Андрей Богданов - Чары Мареллы [litres]

Пока старик рассказывал о Годне, Бертран успел открыть дверь, которая с трудом поддалась, и вошел. Внутри дом был таким же убогим, как и снаружи – из мебели были только стол со стулом. Судя по всему, спала старуха на полу – в углу была свалена куча отсыревшей соломы. Но молодого доктора сейчас не интересовали житейские склонности его предшественницы – увидев натянутые веревки, на которых были подвешены мешочки разных размеров, он кинулся к ним и, поочередно развязывая каждый из них, проверял содержимое. Однако по мере того, как количество снадобий уменьшалось, таяла и его надежда на чудо. Старуха оставила после себя множество лекарственных смесей, но среди них не было ничего, что можно было использовать при чахотке. Внимательно исследуя каждый новый состав, ученый ругал себя последними словами за то, что не позаботился об этом заранее. Но откуда ему было знать, что эта зараза доберется и до такой глубинки, где народ по умолчанию должен быть тверже камня? Когда наконец последний мешочек был проверен, Бертран со стоном опустился на грязный пол и обреченно закрыл глаза:

– Все, это конец.

– Как? – не поверил старик. – Неужели ничего нет? Здесь же куча всего!

– Да, но все это либо у меня уже есть, либо от других хворей. А многое вообще заплесневело и испортилось…

– А это что? – Велеслав вдруг указал рукой куда-то мимо молодого человека.

– Где? – встрепенулся тот, но, проследив за взглядом старика, разочарованно махнул рукой. – Это всего лишь тряпье. Наверное, Годна его подкладывала под голову вместо подушки.

– А ты не предполагай, – проворчал Велеслав. – Пойди да проверь.

Понимая, что нужно собираться в обратный путь, Бертран тем не менее послушался старика – подошел к слежавшемуся сену и, подняв то, что казалось куском старой тряпки, обнаружил, что в нее что-то было завернуто. Размотав материал, он с удивлением обнаружил внутри берестяной свиток. Наверное, целительница дорожила им, подумал француз, раз всегда держала рядом с собой. Осторожно развернув хрупкую березовую кору, ученый вышел наружу, чтобы лучше рассмотреть ее содержание.

– Что там? – Хриплый голос старика заставил его оторваться от чтения.

– Кажется, здесь заклинание, – неуверенно произнес Бертран, возвращаясь в дом. – По-вашему написано. Странно. Здесь описан ритуал вызова демона, но имени не разобрать. Разве ваша Годна баловалась магией? Я думал, она была только знахаркой. А это что? – Молодой человек подобрал небольшой кожаный мешочек. Открыв его, он понюхал содержимое и с отвращением зажал нос. – Фу! Воняет так, будто жженые волосы смешали с каким-то рвотным средством.

– Никогда не слышал о том, чтобы она общалась с духами, – уверенно ответил Велеслав, появляясь в дверном проеме. – Но старуха была себе на уме, мало кто из нас знал ее достаточно близко, чтобы она доверила ему все свои тайны.

– Понятно, – кивнул молодой человек. – Здесь нам больше делать нечего. Пора возвращаться.

Сунув свиток под шубу, он взвалил на себя старика и зашагал в сторону селения. Бертран чувствовал себя полностью опустошенным – не столько из-за стремительного и сложного перехода по зимней тайге, сколько от сознания собственного бессилия перед болезнью жены. Обливаясь потом, который стекал по его лицу крупными каплями, он видел перед собой зеленые глаза Ирицы и слышал ее звонкий смех. Как сможет он жить без нее? Да и захочет ли? В этом он не был уверен.

Париж, залечивший раны после Первой мировой войны, представлял собой не один, а целых два города. В первом жили обычные люди, которые каждый день ходили на работу, покупали продукты в магазинах и по вечерам выходили на прогулку. Второй же полностью принадлежал приезжим – они заполонили центральные улицы культурной столицы мира, набились в местные кафе и рестораны, где каждую ночь устраивали шумные вечеринки, на которых никто не обсуждал политическую ситуацию в мире, но каждый считал своим долгом обозначить собственную позицию в отношении литературы, изобразительного искусства и музыки. В большинстве своем те, кто принимал участие в этих дискуссиях, имели такое же отношение к культуре, как и любой обыватель – к портняжному ремеслу, то есть потребительское. Однако время и общество диктовали свои условия – жить здесь и не участвовать в общем увлечении прекрасным могли позволить себе только коренные жители и очень богатые люди. Остальные же или старательно изображали из себя богему, или всеми силами пытались проникнуть в этот круг, который, впрочем, с радостью впускал всех желающих.

Мари сидела за столиком на втором этаже холла великолепного отеля «Бристоль» и напряженно всматривалась в лица посетителей. Пока что среди них не было тех, кто ее интересовал, и она размышляла о странностях мира, которые заставляли людей делать то, что они делали. Недалеко от нее сидела компания молодых людей, которые вполголоса обсуждали экспансию иностранной псевдоинтеллигенции, которая заполонила город.

– Я вчера познакомилась с одной особой, – рассказывала совсем юная девушка, закатывая глаза. – Сначала я подумала, что она француженка – идеальное произношение, понимаете? Оказалось, что она из России. И такая статная, одета хорошо. Но когда она начала обсуждать свержение Николая Второго, я сразу поняла: что-то здесь не так. И действительно, оказалось, что она только несколько дней как приехала.

– Неужели тоже пыталась что-то продать? – презрительно спросил молодой человек с жидкими усиками, старательно подкрученными по краям.

– А вот представьте себе, нет, – пожала плечиками девушка. – Судя по всему, денег у нее куры не клюют.

– Наверное, из аристократов, – предположил юноша. – Что ж, ей повезло – вовремя сообразила вывезти капитал из страны. Теперь будет тратить свои деньги здесь, что тоже, согласитесь, не плохо.

– Сомневаюсь. Мы разговорились, и она сказала, что через несколько дней они с мужем уезжают в Берлин.

– Я рад за них, там в любом случае лучше, чем здесь, – сквозь зубы бросил сидевший рядом мужчина с нервно дергающимся лицом. Его можно было бы назвать красивым, если бы не оскал, который скорее был следствием травмы или ранения, чем врожденной чертой.

– Вы, Анри, слишком резки в своих суждениях, – обратился к нему его юный собеседник. – Мы должны держать себя в руках, особенно на фоне этих варваров.

– Я никому ничего не должен, – резко заявил мужчина. – Особенно нашему хваленому правительству, которое отправило лучших сынов нашей земли в эту мясорубку.

– Вы все никак не можете забыть войну? – Девушка с сочувствием посмотрела на него. – Бедненький. Но вы живы, и это главное.

– Как можно забыть это? – Лицо Анри исказила гримаса страдания. – Мы потеряли почти миллион убитыми и втрое больше ранеными. Сколько семей лишились кормильцев! А сколько еще обречено ухаживать за калеками до конца своих дней? Зачем это было нужно? Кому? Не мне – точно. И в том, что я до сих пор жив, нет заслуги моего отечества. Меня спас русский врач, когда свои забыли обо мне и оставили умирать на поле боя.