Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Я навсегда запомнил ту секунду, да что там, долю секунды, когда осознал, чем на самом деле занимаюсь и для чего предназначен мой такой синий, такой красивый, такой мощный трак.

Хозяйкой кед оказалась девочка лет двенадцати, смугленькая, худенькая, длинноволосая и дико напуганная, одетая в какую-то убогую майку и неприлично задравшуюся юбчонку. Выскользнув из люка, она опустилась на четвереньки и затравленно посмотрела на меня. Как вы могли догадаться, моим первым вопросом, произнесённым шёпотом и по-английски было:

– Ты кто?!

Девочка смотрела на меня молча, явно не зная и пытаясь понять, можно ли довериться незнакомцу со слепящим фонариком или лучше просто сбежать. И только когда я повторил вопрос по-итальянски, призналась:

– Роксана.

– Ты одна?

– Ну 70 70 Нет (рум.) .

За время моих поездок в Румынию я мог убедиться в том, что наши языки очень похожи. Например, «извините» у них «скузаць», «до свиданья» – «ла реведере», «добрый вечер» – «бунэ сяра» и так далее. Она отвечала по-румынски, понимая мой итальянский шёпот.

– Скажи, чтобы все выходили.

Она встала в люке, и некоторое время что-то торопливо кому-то объясняла, а я, как дурак, пялился на её грязные коленки.

Одно дело перевозить взрослых шлюх, пусть даже вынужденных, и совсем другое – оказаться водителем школьного автобуса.

Я судорожно соображал, что делать, пока следом за Роксаной из нутра прицепа осторожно выбирались маленькие румынки. Только девочки, все примерно одного возраста, шесть штук. Представив, как это может выглядеть со стороны, я на всякий случай погасил фонарик. Привлекать на помощь полицию – подписывать себе приговор. Разыгрывать дурачка, который ни сном, ни духом не ведает, что перевозит в контейнере – безсмысленно. Если меня задержат, люди синьора Тесты достанут меня в тот же день. Везти детей дальше – этого я уже допустить не мог.

– Есть хотите?

Девочки дружно замотали головами. Впоследствии я обнаружил в тайном отделении достаточно большие запасы всяких печений, конфет, воды и туалетной бумаги. Лучший способ не тратиться на настоящую еду – позволить ребёнку забить желудок всякой сладкой гадостью.

Заметив, что мои новые знакомые уже поглядывают в сторону, намереваясь пуститься в бега, я предупредительно попросил их вести себя тихо, не кричать и не привлекать внимания. Роксана что-то добавила от себя. Похоже, она у них была за старшую. Остальные выжидательно замерли и закивали.

– Вы не хотите ехать дальше?

– Унде сунтем? – вопросом на вопрос ответила Роксана. – Унде сунтем?

– Где мы находимся? Венгрия. Озеро Балатон.

– Путэм скапа. – Она радостно повернулась к подругам.

– Нет, вы не можете сбежать просто так. У вас нет денег. – Итальянское «сольди» они не поняли, и мне пришлось добавить интернациональное: – Мани, мани. Но мани.

Девочки снова закивали.

А я, проведя поспешное совещание со своим внутренним голосом, уже пришёл к выводу, что просто так я их тоже не могу взять и отпустить. Когда их поймают, а это только вопрос времени, они первым делом расскажут, что им помог сам водитель их тюрьмы на колёсах и уж точно смогут меня описать внешне, особенно мои дурацкие наколки на руках, которые я сделал после армии, наивно решив, что с ними очень круто. Делу будет придана огласка, синьор Теста всё узнает, и мне опять же обеспечен нелицеприятный финал где-нибудь в фундаменте его нового клуба для гольфа. С девочками нужно заранее договориться. И договориться быстро, пока ни прошёл первый шок, и они готовы слушать.

За стоянкой был не то лесок, не то сквер, одним словом, там, росли деревья и горел свет. Мы друг за другом выбрались из-под прицепа и гуськом (гусыней был я) направились прямиком туда, нашли стол со скамейками, сели, я сунул руку в карман рубахи под робой, где всегда держал небольшой запас местных денег на бензин, и раздал моим повеселевшим слушательницам. Теперь они знали наверняка, что мне можно доверять, и наперебой стали рассказывать свою историю, из которой я понял, что они все были обитательницами сиротского приюта при церкви, очевидно, того самого католического собора, откуда я на сей раз забирал груз. Настоятель и монашки обращались с ними можно сказать что хорошо, лишнего себе не позволяли, хотя и не баловали, а недавно устроили тотальный медицинский осмотр, во время которого их ещё зачем-то и фотографировали. Последнее, что все помнили, это ужин. Наверное, им что-то подсыпали в чай, потому что очнулись они уже внутри прицепа и очень испугались. Роксана, у которой при странных обстоятельствах за два года до этого из того же приюта пропала старшая сестра, догадалась, что их похитили, после чего они всю дорогу подъедали запасы печений и раздумывали, как это сделать. Остальное я уже знал. Сказал, чтобы они больше не боялись и что им лучше всего отправиться вдоль главной дороги назад, в Шиофок, и там обратиться в отделение полиции. Пришлось и припугнуть: я добавил, что если они хоть словом упомянут про меня, я не оберусь серьёзных неприятностей, может быть, даже лишусь жизни и никому больше не смогу помочь, меня станут пытать, я признаюсь, как всё было, их найдут, переловят и опять похитят. Я молол чушь, но девочки притихли и явно вошли в моё положение. Им не хотелось, чтобы кто-нибудь ещё оказался на их месте, а тем более не хотелось самим возвращаться к сухомятке в тесноте. Договорились о том, что на остановке им удалось открыть люк в потолке и таким образом выбраться наружу. Я знал, что Абдирахман имеет обыкновение после стоянки перед отправлением заглядывать под колёса, но всегда этим и ограничивается. Инга к своим обязанностям относилась более тщательно. Исчезновение груза можно было сохранить в тайне до самого приезда, когда беглянок уже и след простынет. Они пообещали так же всем говорить, что не помнят ни номера машины, ни как она выглядела, потому что, естественно, спешили. Полагаю, они и в самом деле ничего этого не запомнили, а я позаботился о том, чтобы так всё и оставалось: проследил за тем, чтобы они не вернулись на стоянку, но проследовали прямиком к шоссе, где мы даже обнялись на прощанье, и я искренне пожелал им удачи. Не знаю, как бы я поступил, окажись мы в Италии, вероятно, придумал бы что-нибудь более гостеприимное, но сейчас у меня тряслись поджилки, и я думал лишь о том, что делать дальше.

А дальше я действовал на автопилоте.

Возвратившись в гостиницу и убедившись в том, что Абдирахман никуда не выходил и выходить не собирается, воспользовался тем, что пошёл дождь (как там мои бедные беглянки?), я сел за руль и сделал небольшой круг по просёлочной дороге, заезжая в каждую лужу и приводя днище прицепа в первоначальное состояние. Ночью я не мог заснуть: во мне боролся страх от того, что я сделал, понимание того, что не сделать этого я не имел права, и разгорающаяся ненависть к синьору Теста, зарабатывающему деньги подобным нечеловеческим образом. Впоследствии я осознал, что делал он это, конечно, не ради денег, а потому, что ему велели сверху. С тех пор я начал интересоваться информацией о судьбах пропадающих по всему миру в огромных количествах детей и пришёл к выводу, что это целая индустрия, с которой правительства только делают вид, что борются, а на самом деле покрывают, поскольку завязаны на неё собственными потребностями в распутстве, здоровье, долгожительстве и тех вещах, которые в наш «пресвященный» век принято считать байками. Обыватели в церкви преспокойно участвуют в каннибалистическом «поедании плоти господней», но при этом не верят в то, что и сегодня творятся обряды человеческих жертвоприношений.