Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Остаток того второго дня я провёл в досужих беседах с Ингрид, узнавая новые слова и делясь с ней английскими оборотами. Никакой настоящей «работы», как я понял, до появления непосредственно группы, не планировалось. Тим сделал несколько телефонных звонков в гостиницы по предполагаемому маршруту, предупредил о нашем приезде – всё ориентировочно, без обещаний, мол, должны быть, а там посмотрим – и расслабился. Остаток вечера мы замечательно просидели на берегу лагуны, у костра, поджаривая прямо на углях странноватого вкуса рыбу, которую мои новые друзья называли зубаткой.

Тима, похоже, мой средиземноморский тур сильно заинтересовал, так что он попросил рассказать о нём с подробностями, что я и сделал, наблюдая за по-детски непосредственной реакцией моих слушателей. Ингрид призналась, что тоже хотела бы когда-нибудь оказаться на континенте, о котором только слышала – в Африке. Правда, она не представляла, как можно жить в тамошней жаре.

– Зато, – заверил её при моей поддержке Тим, – там ты сможешь купаться круглый год.

Идея показалась Ингрид соблазнительной, однако, будучи истинной патриоткой, девушка указала на черневший вали остров и опередила мой вопрос:

– Там бьют два гейзера, и тоже можно купаться, когда захочется. Ты купался в гейзерах, Конрад?

Я был вынужден признаться в том, что как-то упустил это развлечение и готов в любой подходящий момент восполнить столь непростительный пробел. Тем более что мне впоследствии никто даже не поверит, когда я похвастаюсь тем, что купался не просто в гейзерах, а в самом Монако. Ингрид поправила меня, сказав, что название острова произносится с ударением на первый слог.

На Земле есть немало мест, куда приезжаешь и сколько бы ты там ни пробыл, ты всегда остаёшься лишь гостем, пусть даже желанным. Фрисландия, Окибар и тем более деревня Рувидо были полной противоположностью. Я окунулся в их жизнь и быт, думая из вежливости сделать вид, будто мне у них всё нравится, а оказалось – кривить душой не пришлось. В этой связи я несколько раз за первые дни вспоминал Пеппи. Пока мы с ней плыли, я не догадался уточнить, где она собирается останавливаться, так что теперь не мог заглянуть в гости и признаться, насколько она была права.

Про дядину берлогу я уже упоминал. Здесь было всё, что нужно одинокому… нет, самостоятельному мужчине, включая не только книги, но и несколько спиннингов, несколько внушительных охотничьих дробовиков, два настоящих лука – оба традиционных, из дерева, с обычной тетивой, только один длинный, а другой, наоборот, по-детски короткий, набор топоров и топориков и богатая коллекция ножей, причём, судя по следам на рукоятках и лезвиях, изрядно побывавших в употреблении. К рыбной ловле я всегда был равнодушен, а вот настоящее оружие не оценить не мог.

Попавший мне в руки арсенал говорил о том, что дядя мой тоже был не лыком шит и до того, как угомониться и взяться за книги, вёл активную жизнь. Меня смущало только то, что он не был женат и так и не обзавёлся прямыми наследниками. Конечно, заимей он полноценную семью, я бы никогда не оказался его единственным наследником, однако всё это странное затворничество на острове не могло не производить довольно подозрительное впечатление. Я попытался навести справки через Тима, но тот знал Кроули, как он его всегда называл, уже стариком, который предпочитал покупать мясо у его отца, а не охотиться самостоятельно, и ходил разве что на рыбалку да и то не по-здешнему – на лодке с сетью или гарпуном – а по-простому, с удочкой. При случае я задал тот же вопрос его матери. Та внезапно смутилась, как мне показалось, но, подумав, ответила, что хорошо помнит Кроули ходившим на охоту с её отцом и вообще считавшимся неплохим стрелком. Тим, присутствовавший при этом разговоре как переводчик, впоследствии признался мне, что его отец одно время решил приревновать Кроули к его матери, а старшая сестра, Тандри, с которой я пока не был знаком, по малолетству сама втюрилась в Кроули и всем заявляла, мол, он её будущий муж. Подробности того, что меня интересовало, наверняка знали его дед с бабкой, однако их уже в живых не было.

Потом я вспомнил про конверт. Тот самый, что торжественно вручил мне вместе с наследством Альберт Нарди и который я ввиду навалившихся на меня новых переживаний оставил лежать в дядином сундучке. В надписи на конверте дядя Дилан призвал вспомнить о нём на досуге, но я счёл, что досуг – понятие растяжимое и обычное любопытство вполне может стать подходящим поводом для того, чтобы развязать хитрую тесёмку и заглянуть внутрь. Внутри же, как я и предполагал, оказалась толстая тетрадь, все страницы которой были испещрены бисером торопливого почерка. В основном по-английски, правда, то и дело попадались вставки из незнакомых мне закорючек, в которых я заподозрил местное письмо. Теребить по этому поводу Тима я пока не стал: дядя предназначал эти записки для меня, так что, вероятно, неанглийские места были им рассчитаны на то время, когда я дорасту на острове до их прочтения. Судя по первым записям, начал он их делать относительно недавно, в смысле, незадолго до своей кончины, где-то в середине 90-х. Весь текст был разбит на главки разного объёма, каждая из них имела свой подзаголовок, а открывалась тетрадь главкой под весёлым названием «Смерть»:

Мне всё чаще и всё настойчивее кажется, что когда я в конце концов умру, желательно во сне, то просто проснусь, с меня снимут какие-нибудь очки или датчики, прилипшие к вискам, а знакомый голос буднично поинтересуется:

– Ну как, старина, тебе понравилось? Тебя не было целых десять минут. Научился чему-нибудь новому?

И говорить это будет тот самый человек, который незадолго до этого сам подошёл ко мне на улице и спросил, доволен ли я жизнью. Вопрос будет звучать глупо, потому что там, за порогом, за сменой мерности, жизнь течёт вечно и неспешно, у всех всё есть, кроме болезней и каких бы то ни было горестей, все счастливы и здоровы настолько, что никому ни о чём даже не мечтается. Именно поэтому вопрос незнакомца прозвучит как гром среди ясного неба, и мне захочется не пройти мимо, а узнать, что он имеет в виду. То, что он мне расскажет, поразит меня в самое сердце.

– Я могу предложить вам окунуться в круговерть давно позабытых ощущений, ощущений радости, страха, счастья и потерь. Вы сможете прожить целую новую жизнь, набираясь нового опыта, стать, кем пожелаете, или просто двигаться по течению и смотреть, куда вас вынесет поток времени, кстати, ограниченного. Вы узнаете, что такое рождение, старость и смерть. Вас будут любить и бросать женщины. У вас будут рождаться дети и внуки. Вы создадите то, чего никто до вас не создавал. Вы станете знаменитым и будете купаться в лучах славы, либо так ничего и не достигните и сгинете в отчаянии, всеми покинутый, нищий и больной.