Сергей Катуков - Мастер облаков

— Бутафория. Как и весь лабиринт. И стены. Из опилок. Пирамида, понимаешь? Зиккурат. Никакого Верховного тут нет и никогда не было. — Меня осенило. Из увиденного напрашивалась мысль, еще более важная и общая. — Это только снаружи красивая пирамида. А внутри даже мумии нет! Даже куклы! И никогда не было. Вот только этот дежурный вход. И все! Даже лифта нет.

— Черт побери! Что же делать? — растерянно проговорил Толя.

Я достал маячок и нажал кнопку. Через час над нами должно зависнуть облако с «островом» внутри. Если охрана не успеет сюда добраться.

— Я думаю, коридоры действительно завалило. А кабинет лежит на всем лабиринте как отдельная коробка. Она осела на все здание. И теперь сюда вход только снаружи. — Я показал на лестницу и окна.

— Что с Верховным-то?

— Не знаю. Я думаю, его не существует.

— Что? — уничижительно, раздраженно прошипел Анатолий. — Ты рехнулся? Мы шли сюда… весь этот путь… сколько подготовки было… Вся страна живет Верховным! А ты рассказываешь какую-то блажь?

— Верховного нет, — сказал я с облегчением и пошел к лестнице. — Короля играет свита, понимаешь? Политтехнологии. Психология масс. Общественно-социальная майя и все такое… Понимаешь, все наши мороки, заморочки — они же созданы нами самими. Те, которые наверху, просто играют на наших страстях. На нашем желании верить. Ну, вот хочется всем, чтобы был мудрый правитель, — вот тебе и сделали мудрого правителя, божество, к которому протянуты руки и мысленные призывы и обращения. Мы же сами его воплотили: нарисовали, разукрасили, построили мавзолей, положили в нем под балдахином и встали на колени. А потом еще начали молиться и погрузились в собственный сон, мираж, распространив его из голов в реальность — по всей стране… Понимаешь, дружок, какая штука, — говорил я уже тихо-тихо, почти для себя, поднимаясь по звенящей лестнице, — мы придумали сон, а он возьми и сделай нас собственным сном… — Повернул дверную ручку. Посыпалась, облупившись, краска, словно вклеенная в дверную коробку. Петли протяжно, противно заскрипели, дверь, трудно поддаваясь, все же открылась.

Наверху, над комнатой была уютная площадка. Она покрывалась едва заметной травкой на сыром песке, над ней поднималось молодое, тонко-рогатое деревце. Высота Ларца была метров двадцать. Внизу сразу выскочили вооруженные люди. Ощетинились автоматами, стали кричать. Скат крыши очень крутой. Просто так по ней не заберешься. Все равно странно, что они сидят и бездействуют.

Я улыбнулся и помахал рукой. Люди опустили оружие, успокоились. Расстояние и растрепанный вид не смогли спрятать мою внешность. Я закинул руки за голову, растормошил волосы, поднял плечи, голову и громко рассмеялся.

— Вы меня слышите? Вы меня понимаете? Вы слышите, что Верховного не существует? Вы это понимаете? Его не-су-ще-ству-ет! Идите домой, вы свободны, идите, расскажите всем: Верховного не существует! Вы меня понимаете? Почему вы молчите?

Почему ты безмолвствуешь, народ?

21. Свет издалека

Солнце перекатилось за свой зенит. В воздухе брызгами птичьих голосов носилось предвестье весны. Мы с Толей, полулежа, сидели на верху ротонды, песчаном пятачке, подложив руки под головы, курили и каждый думал о своем. Он выглядывал далекие, высоко пролетающие облака. Не выбросят ли из одного такого тонкой чертой канат.

Я смотрел в большое синее небо, безграничное, безначальное. От слов — «начало» и «начальник». И мысли плавились и текли без всяких закономерностей, все сразу одновременно. Вспомнилось, что написанное вечером перед отправкой в Ларец письмо, запечатанное в импровизированный конверт и адресованное красивой вязью: «Лапута. Команданте Чежопенко. До востребования (открыть в случае утраты подлинника, Дяди Вовы)», до сих пор содержит холодок неопределенности, но уже не соотносится с действительностью, со случившимся:

«Юра! Если ты читаешь это письмо — значит, пора тебе отправиться в дальний путь — на Восток.

Дядя Вова, как мог, пытался выполнить свою миссию, а дядя Юра — свою.

Может быть, в какой-то момент они разошлись, их миссии?

Но пусть Юре сопутствует редкостный успех в его предприятии. Даже несмотря на то, что оно станет подрывать мою незаметную работу в качестве двойника Верховного, когда я начну участвовать вместо него в посещениях театров и других концертно-увеселительных мероприятиях.

Кроме этого, мне — а вдруг есть такая вероятность? — достанется завидное место в главном, самом официозном театре страны. И тогда, по иронии судьбы, я смогу считаться воплощением той части творческой интеллигенции, которая, согласившись со своей пассивной ролью, подыгрывает власти, говорит с ее голоса, отказавшись от своего (кажется, мы это уже проходили?). Виват, виват мне! Потому что мое двойничество — двойное: я продолжу играть свою прежнюю пантомимную роль сказочного смешного тирана, представляя Верховного в мире искусства. Пусть даже и таким образом.

Иногда, перед выходом на сцену или перед ролью двойника, гримируясь, я буду смотреть в зеркало и представлять, что было бы, если бы наша афера выгорела? Смог бы я пройти лабиринт до конца? Что я встретил бы в самом его центре? Выход? Но тогда это должен быть настоящий выход из Сансары. Не шуточный, не клоунский. Хомячок выпрыгнул из колес а, перестав давать ей вращение, хомячок стал сам по себе, сняв колпак, стерев грим и опершись только на свои две ноги.

Как это страшно и свободно.

P.S. После прочтения — сжечь и пепел развеять над страной».

И вот, глазея в небеса, представлялось, что смотрит на меня сейчас космический спутник своим фотографическим глазком, смотрит, щелкая, моргает и летит дальше.

И наши взгляды невидимо встречаются.

И разглядывают меня не только зрачки спутниковых линз, но, может, даже самые звезды. И любая галактика, закрученная вокруг центра, подобно «глазу тайфуна», тоже выглядывает меня из своего места во Вселенной. И что меня, вот так, со всех сторон не только видят, но и слышат, и чувствуют. Листья, и камни, и морские раковины, и рыбы подводные, и гады подземные — за тысячи километров чутко чуют, как я хожу по земле, тревожа ее, и ветры и вода слепо, темно ищут за мной, бродят везде, чтобы охватить дождевыми каплями и стечь по лицу, по спине. И что это все, все вокруг — это и есть самое настоящее божество, видящее, слышащее, чувствующее разными своими органами. Спутником, звездой, камнем, листком. Всем тем, что кажется нам разобщенным, разнесенным по-отдельности. А на самом деле разобщения никакого нет. Разобщения ищем мы, люди, пытаясь представить божество в конкретном образе и месте. Мысленно, мы, каждый из нас, словно голографическая миниатюра одного-единого целого, мирового, мы пытаемся приблизиться к этому целому, собирая его в несуществующую абстракцию.