Алекс Коста - Вавилон и Башня

Еще больше Мукнаила удивило его собственное поведение. Он подождал, пока слюна стечет, немного коснулся окурком своей рубашки, чтобы хоть как-то вытереть край, и потом… приставил к губам.

– Д-ы-ы-ш-ш-ш-и-и-и!

«Дыши», – вспомнил Мукнаил совет Асофы, прежде чем она толкнула его с балки.

Он начал дышать и увидел маленький огонек, горящий красным цветом. Не просто красным цветом. А настоящим красным цветом огня! Он выпустил из себя то, что надышал из окурка. Но ничего не произошло…

– В себя, дурень, а не из себя! – закачалась в скрипучем смехе Джин. Видно, это все очень ее веселило.

Мукнаил не сразу понял. Потом вспомнил образ погружения под воду и что надо сначала дуть из себя, а потом, наоборот, в себя. Так он и сделал во второй раз – сильно дунул «от себя». От этого лицо Джин, такое же уродливое, как и все остальное здесь, испещренное глубокими складками и буграми, осветилось в снопе мелких угольков.

– Черт тебя дери, силиконовый бездарь! – ругалась и смеялась она одновременно. – Кури в себя! Дыши! Вдохни! Как тебе еще объяснить…

Мукнаил уже и так понял, просто хотел полностью повторить то, что делал в образе акваланга, чтобы ничего не перепутать: сильно выдохнуть – сильно вдохнуть.

– Вот он! Вот он! Новый житель мегаполиса! А ну, еще в себя дуй! Еще! – подбадривала раздурачившаяся Джин.

Мукнаил ничего не понимал, сидел скрюченный. К тому же с зажатой в зубах дымящейся «грязью». Вообще, он решил, все, что не будет похожим на его обычную жизнь в облаке, называть грязью. Он хотел назвать все это «шершавым», но то, что он испытывал сейчас, не совсем подходило к этому понятию. Хотя бы потому, что, помимо общей шершавости, тут еще все в слизи, пепле, плесени, слякоти и бог знает в чем.

– Вот это наш человек! – с каким-то остервенением выкрикнула Джин и захлопала в ладоши. Ее руки были спрятаны в скукоженные перчатки с обрезанными пальцами, поэтому звук хлопков получился глухим и смазанным.

– Вот и хорошо! – рядом с Мукнаилом показалась Асофа, она спокойно села на спинку мерзкого кресла, к которому он пока не решался даже прикоснуться, и обняла его.

Что-то теплое и тяжелое охватило Мукнаила. Тяжелое, потому что он не мог из этого выбраться. А теплое, потому что почему-то теперь не хотел выбираться. Вместо этого он еще больше скрючился и сжался.

– Вот тебе, – Асофа капнула ему одну каплю из своего маленького пузырька, и Мукнаил сразу забылся. Не пропал куда-то, просто перестал ощущать себя. Он просто был здесь, как будто ничего больше, кроме самого Мукнаила, и не происходило…

– Зачем здесь эта кожа? – спросил Мукнаил, когда очнулся и смог кое-как говорить. – Зачем кожа? – вроде Мукнаил хотел спросить что-то другое, совсем другое… но получилось это. – Зачем здесь это кресло?

– Чтобы сидеть, олух! – Джин широко улыбнулась, Мукнаил увидел целый ряд грязных кривых зубов. Никогда раньше он не видел такие зубы у настоящих людей.

– Зачем кожа на кресле? – опять как будто что-то не то спросил Мукнаил.

– Ээээ… вихрастая! – заскрипела куда-то в темноту Джин. – Да наш младенец уже становится ребенком. Спрашивает всякое «зачем» и «почему», – потом еще громче и скрипучее проорала: – Давай, тащи сюда свою резиновую жопу. Я на эту ахинею отвечать не буду. Прошел инициализацию так прошел. Слышь?

Мукнаил вздрогнул от страшных слов Джин. Что она вообще такое говорит?! Но одновременно чувствовал, что хочет, хочет что-то у нее спрашивать. Но зачем, почему?!

Наконец из темноты появилась Асофа. По сравнению с иссохшей уродливой Джин, казалось, она и правда сделана из резины. «Вот как должен выглядеть настоящий человек!» – подумал Мукнаил, и в этой мысли ему что-то не понравилось. Однако он все равно решил высказать ее. Очень хотелось отомстить мерзкой Джин. Хотя бы за то, что она заставила его курить эту грязную слюнявую сигарету. Хотя вроде бы он сам ее взял… Или нет?

– Вот как… вот как… – начал Мукнаил, однако не закончил свою мысль. Вместо этого он жалобно посмотрел на Асофу, но так и не смог сказать «вот как должен выглядеть настоящий человек», а сказал только: – Я в облако хочу. В облако хочу! – и, наверное, в этот момент заплакал бы, если б умел.

– Ага! – похоже, очень обрадовалась Джин. – Теперь я понимаю, чего ты с ним таскалась. Бойкий парень. Сразу первая, вторая и третья стадия наклевываются, – она достала пачку сигарет и закурила еще одну. – Что ж, давай попробуем, – с этими словами Джин пустила целое облако едкого дыма прямо в лицо Мукнаилу.

– В облако хочу, в облако хочу, в облако хочу… – трясся Мукнаил.

Асофа хотела капнуть еще одну каплю из пузырька, но Джин остановила.

– Не надо. Пусть сам.

– Что сам? Что сам? – уцепился за эту фразу Мукнаил, поняв наконец, что с ним делают что-то нехорошее. – Асофа! Что это такое? Что это за образ? Я не хочу! Я не хочу!

Мукнаил хотел встать из жуткого кресла, до которого он так и не решался дотрагиваться, но вместо этого бессильно завалился, распластался в нем всем телом, раскинул руки, которые сами по себе упали на широкие кожаные валики…

– Ааааа! – громко закричал Мукнаил, почувствовав на подушечках пальцев что-то чужое, невозможное. Не то чтобы неприятное. Именно невозможное. – Так это кожа, – удивился он, как будто кресло представляло из себя не предмет, а отдельный организм. – Это настоящая кожа.

В следующий момент Мукнаил сделал кое-что еще более странное – сполз с кресла на колени, прямо перед Джин. В нос ему ударил целый вихрь запахов. Он не знал, как их назвать. К тому же запахов было так много, что даже если бы и знал, то не смог бы проговорить столько слов подряд.

Вместо этого Мукнаил кое-как поднял и протянул свою дрожащую руку к руке Джин, в том месте, где рваный рукав ее свитера был закатан и открывал кусочек то ли серой, то ли зеленоватой кожи. Этот кусочек на ее руке был в странных разводах, каких-то даже мелких пятнах. И все-таки Мукнаил сделал еще одно усилие над собой, дотянулся и прикоснулся своими гладкими, ровными, персикового цвета пальцами к этому пораженному страшному участку.

В этот момент он ощутил еще нечто более странное. Словно за этим маленьким, без сомнения умирающим куском кожи на руке Джин что-то билось и пульсировало. Как будто в этом кусочке ее кожи движения и жизни было больше, чем во всем Мукнаиле.

Но как?! Джин такая страшная, скорее всего очень больная, маленькая, с морщинистым лицом, точно исполосованным сотней маленьких ножей. Откуда в ней столько жизни?!

Джин наклонилась, посмотрела прямо в глаза Мукнаилу. Ее глаза, такие же, как и ее тело, словно были испещрены чем-то. Не равномерный, постоянный цвет, к которому привык Мукнаил, а сотни разных оттенков, каждый из которых переливался и мерцал.