Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Джин?

– У-м-м?

– Ну что?

– Что, что? А может, внизу торговый центр есть? – все-таки издевалась она.

– А знаешь… я сейчас брошу тебя вниз, потом расскажешь про этот их торговый центр. Ладно?

– Не… давай вместе посмотрим, – и Джин легонько подтолкнула меня к веревкам.

– Ты сумасшедшая, что ли? – только и успел огрызнуться я, а сам уже перекинул одну ногу, по примеру бородатых.

<���Без географического наименования, 2100-е годы. Новая цивилизация>

Я остановился рядом с Большой Свечкой, пробуя угадать ее уроки. Какие они в этих цветах?

Как будто пугающие и веселые, грустные и радостные, интересные и скучные, понятные и неразличимые.

Все одновременно! Зачем такие разные уроки у Большой Свечки? И почему она не становится прозрачной?

Ко мне подошел ЛЮ и дал мне привычный урок: Пао будет всегда.

Я, как обычно, не понял. Видел, что не только Пао будет всегда, но и еще что-то. Большая Свечка будет.

Мы с ЛЮ пошли к Башне.

На Подъемном Блоке работал молодой УТ, вместо старого мудрого ЕТ.

Я передал УТ урок ЕТ: если Пао упадет у тебя, то Пао все равно упадет. Хотел как-то подбодрить его. УТ ответил уроком: если Пао упадет, то неважно у кого.

УТ был мудрым. Если что-то случается с Пао, то неважно у кого, потому что Пао будет всегда. Пао упало. Не так важно, кто уронил Пао.

Мы с ЛЮ поднялись на Башню и увидели, что АТ, ОД, УР, УС, ЕР стоят, держа бамбижо вверх. Их бамбижо редко увидишь поднятыми! Они работают на Башне во время темнолетающего Пао и готовы ко всему.

Но то, что было на площадке, заставит поднять бамбижо любого.

На площадке была Маленькая Свечка.

Одна из тех Маленьких Свечек, которые иногда появляются из Прозрачного Коридора.

Маленькая Свечка мерцала разными цветами, почти как Большая Свечка. Только быстро становилась прозрачной. Я дал ей простой урок: пытайся, пока пытаешься.

Маленькая Свечка не приняла мой урок, только открывала и закрывала рот, будто откусывая какой-то невидимый плод.

Через ее смешанные цвета я увидел много уроков: боль, испуг, надежду, страдание, злость. Все уроки у нее перемешались.

Я решил успокоить Маленькую Свечку и дал ей урок: спокойствие, которое внутри. Что еще я мог дать тому, у кого так много уроков?..

Маленькая Свечка не приняла и этот урок и стала прозрачной, потеряв все свои цвета.

ЛЮ дал Маленькой Свечке прощальный урок: Пао будет всегда.

Тот, кто появляется из Прозрачного Коридора, быстро становится прозрачным.

Какими бы прозрачными ни были Маленькие Свечки, их все равно жалко. Они немного похожи на нас.

Выйти из Прозрачного Коридора, чтобы стать прозрачным, и снова уйти в Прозрачный Коридор.

Выйти, чтобы снова уйти. Самый грустный урок, который я когда-либо встречал.

Я чувствовал, что внутри меня много уроков, которые я не мог принять. Они висели, словно плоды на Стене Плодов.

Но что поделаешь? Я не могу сбивать уроки, как плоды, ударом бамбижо. Уроки – это не плоды.

<���Тюменская область, 1946 год>

– Не пропрем мы здесь, Кинстинтин! Не пропрем, дорогой.

Меня удивила даже не усталость в его голосе, а неуверенность. Раньше я такого не замечал.

Я присмотрелся к иссохшему, но все же грозному лицу: глубокие морщины, темно-серые внутри, которые кое-где закрывала жесткая щетина, спутанные седые волосы.

Что если не по нему такая исследовательская работа? Вдруг ему война лучше, ближе? Может, дед Матвей, по природе своей, охотник? Гнаться, преследовать, даже получать увечья – подходит. А тут переходы, пробы, бурение, опять долгие переходы. И опять пробы, бурение. Снова и снова.

Я замечал, как дед Матвей кривился, когда Борис методично вгонял бур в землю, доставал пробы, разминал в руках песчаник, что-то записывал в своей тетради и направлял бур дальше, иногда всего лишь в нескольких метрах от прежней скважины. Не нравилось деду Матвею, когда матушку-землю таким изуверским способом дырявят. «Вот бомбы, пожары… это… как само по себе, – объяснял он мне. – А тут, чтоб так, чтоб без огонька. Не правильно это, Кинстинтин».

Я и сам не знал, в этом ли дело, но, когда наблюдал за Борисом, меня тоже что-то коробило. То ли из-за того, что он делал, то ли из-за того, какой он. Я понимал всю нужность и важность такой работы и то, что выполнять ее можно только так. Все равно оставалось какое-то неприятное чувство, словно Борис без всякого сомнения подчиняет своим целям то, что не имеет права подчинять. И все это некая новая порода людей, для которых они сами – главное, а все остальное – расходный материал.

Хотя геологоразведка была гораздо лучше войны. Результаты этой работы дают людям свет и тепло. Не то что война, которая только все отнимает.

– Вижу, дед Матвей, вижу! – я старался перекричать рев Бэки.

– Во… загонит нас этот «студент» в болота. Сам там подохнет со своим блокнотом и буром, туды его… и нас погубит. А ему что… в блокнот записал, да и держи свое, дело выполнил. А я, брат, еще пожить хочу. Еще пожить… не хочу в этом болоте кишки рвать. А! Ну! Давай, бросай это дело! Не то сцепление сожжешь!

Но Борис не прекратил. Он как будто хотел доказать деду Матвею, что, по сравнению с его великим делом, вся эта мелочь, типа сцепления, самой Бэки, экспедиции в целом, ничего не стоит.

Цель оправдывает средства.

Вот только мы не могли понять, где есть цель, а где средства. Может, поэтому с каждым днем ситуация в экспедиции ухудшалась. Все устали, озлобились, непонятно, правда, на что и кого. Мы втроем, я, дед Матвей и Борис, шли впереди на Бэке, а рабочие, сформированные в основном из бывших солдат Маньчжурского фронта, на подводах медленно ехали за нами, тащили оборудование, лагерь, припасы.

Среди рабочих царило обычное злое отупение, в нашей тройке – какой-то серьезный разлад. То дед Матвей орал на меня, что я делаю что-то не так, то я огрызался на деда Матвея. То же самое с Борисом. Можно сказать, мы с дедом Матвеем были против Бориса. Почему так?

Не знаю, но, кажется, Бориса никто не любил. Он как будто и человеком-то не был. Иногда я представлял, как монгольские охотники поймают Бориса, снимут с него кожу, а под кожей окажется железный скелет.

Стыдно сказать, я даже боялся Бориса и одновременно завидовал ему какой-то нехорошей завистью: что он такой железный, несгибаемый. Не такой несгибаемо сильный, как дед Матвей, а по-другому несгибаемый, не как человек.

По степи и дорогам мы шли в два-три раза быстрее лошадей с подводами. Когда попадали в непроходимые места, куда нас часто заводил Борис, сверяясь со своими неосвоенными кроками [50] Кроки – неточный, наскоро сделанный набросок. Например, в геодезии, карты местности. , подводы нас догоняли. Болота были страшны для Бэки. Стоило сесть хотя бы одним мостом или тем более лечь брюхом – выбираться приходилось несколько дней. Но по-другому невозможно. Там, где нужен бур, нужна была и Бэка. А там, где нужна Бэка, нужны были и мы втроем.