Алекс Коста - Вавилон и Башня

После этого образа Мукнаил захотел немного побыть в одиночестве – сначала отключил образ про поле с Ульма, а потом вообще отключил облако.

Он почувствовал усталость, но, проверив уровни био, успокоился: все в норме.

Несколько дней назад, когда они дошли до двери, ведущей к балке, окутанной грязными клубками мелких капель, Мукнаил думал, что Ульма последует за Асофой. Откроет дурацкую дверь, заберется на балку и тоже упадет с нее. Этого Мукнаилу очень не хотелось, ему хотелось снова встретиться с Ульма для обмена интересными образами.

Ульма поступил благоразумно. Он совсем чуть-чуть приоткрыл дверь, выглянул наружу и, видимо, сразу получив поток плохо пахнущих капель, закрыл ее. Мукнаил ждал, смотрел, что Ульма будет делать дальше. Но тот ничего делать не стал. Только поправил растрепавшийся локон идеально белых волос и как ни в чем не бывало включил облако.

Мукнаил, который поспешил сделать то же самое, послал Ульма образ в виде филина, сидящего на узловатой палке старого дуба и хлопающего большими умными глазами. Таким образом он похвалил Ульма за мудрость.

– И что? – спросил Ульма.

– Что? – не понял Мукнаил.

– Что здесь делала Асофа?

– Ходила по балке.

– И все? – расстроился Ульма.

– И все, – Мукнаилу не хотелось, чтобы Ульма расстраивался. Зато теперь, когда Ульма удостоверился, что в этой балке нет ничего такого, что стоит скрывать, он не требовал отключить облако, и Мукнаил мог разговаривать без всяких осложнений.

– Нет, должно быть еще что-то, – настаивал Ульма. – Зачем она сюда пошла? В отчете Жаба написано довольно точно. Асофа ходила к этой двери несколько раз, пытаясь открыть. Но не могла. Потом позвала тебя, ты пошел с ней, помог с дверью, она вышла, ступила на балку, после чего упала и пропала. Стой! – Ульма начертил большой образ кулака в белой ковбойской перчатке. – Стой! Ты почему не сказал?

– Что?

– Что Асофа пошла по балке вне облака.

– Не сказал… – опечалился Мукнаил. – Как тут скажешь? Чтоб ты тоже пошел! Да и как здесь можно пройти без облака? Ни равновесия, ни устойчивости. Из-за этих дурацких капель ничего не видно. И как ты будешь учитывать ветер? Тут, на пятидесятом этаже? Как?! – Мукнаил рассердился.

Он пока не признался, что отследил падение Асофы и знал, при столкновении с поверхностью сработала защита. Асофа не пострадала, хоть и была вне облака. Но… кто знает, может, Ульма захочет повторить то, что сделала Асофа, и тогда…

Мукнаил сконструировал образ маленькой золотой рыбки, которая юрко плывет между острыми, шипастыми кровожадными водорослями, огибает глыбы камней, даже проплывает мимо плавника огромной злобной акулы. И потом попадает в тонкую-тонкую, почти невидимую сетку.

– Как она прошла без облака?! Здесь же пятидесятый этаж?!

– Она и не прошла. Сделала шаг – и упала.

– Неудивительно. Ты еще на сто пятидесятом этаже не был…

«Точно, не был», – мысленно согласился Мукнаил, даже с какой-то радостью отметив, что он нигде не был без облака, кроме своей комнаты, этого коридора и небольшого пространства открытой двери, за которым оказалась отвратительная балка и клубки грязных капель.

– Ерунда какая-то, – и Ульма создал образ большого зайца с длинными, почти во весь его рост, ушами, который понуро тащил большущую красную игрушечную тележку, доверху наполненную ярко-красными кирпичами. – Ерунда, – еще раз повторил он. – Зачем все это? Нет, должно быть что-то еще, что Асофа…

В тот вечер Мукнаил никак не мог привести био в норму, даже с помощью массажа, чередующегося с совокуплением. Все думал о том, как хорошо, что вся эта история с балкой закончилась. И Ульма туда больше не пойдет.

Но все произошло иначе. В тот вечер, когда Мукнаил с Ульма обсуждали облако и поле, обменивались друг с другом образом курицы на огромном яйце, впоследствии с отрубленной головой, Ульма исчез, как и Асофа.

Мукнаил не знал об этом, но понял что-то такое, когда утром, во время его любимого «сплава по реке», перестал поступать адреналин. Хотя, после едких слов Ульма про «дурацкий сплав», Мукнаил уже не так часто и с удовольствием отдавался этому образу.

А сегодня и вообще не смог заняться сплавом. Какой сплав без стимулятора адреналина?! Мукнаил с тревогой проверил, как работает био. Все было хорошо. Только блокировался адреналин. Тогда он все понял, еще до появления Жаба.

– Зачем вы опять туда пошли, Мукнаил? – на этот раз инструктор Жаб был настойчивее, чем прежде. В руках, вместо красного карандаша, он держал какую-то папку, которой то и дело грозно молотил по столу. Розевич опять вызвался присутствовать как третья сторона, но в этот раз уже не так вальяжно развалился в кресле, а степенно сидел, сложив маленькие ручки на худосочных острых коленях.

– Ульма попросил.

– Попросил, попросил. И что с того?

– Он мой друг.

– Черт бы вас побрал с этой дружбой! – выругался Жаб и закурил огромную папиросу с красным огоньком на конце в виде китайского фонарика.

– Я сам не знаю.

– Эге… – осторожно вздохнул профессор, зная, что сейчас лучше не прерывать Жаба, а то и самому можно схлопотать от раздосадованного инструктора.

– Вот скажите мне, дорогой Мукнаил! Зачем молодому человеку отказываться от поля, зачем ему селиться на пятидесятом этаже? Зачем ему делиться примитивными образами с вами, когда он мог бы делиться самыми совершенными образами с самыми совершенными? И чего я уж совсем не понимаю… знаете?! – Жаб махнул рукой на Розевича, который, похоже, хотел защитить Мукнаила от излишне грубых нападок инструктора. – Зачем этому самому молодому человеку лезть на эту треклятую балку?!

При слове «треклятую» Жаб взял свою гигантскую папиросу двумя руками и с силой заколотил ею по пепельнице. От этого вокруг рассыпался целый сноп огоньков в виде маленьких китайских фонариков, чрезвычайно красивых и тонко сконструированных. Все-таки Жаб был инструктором. Красота образов у него обычно была на порядок выше, чем у допрашиваемых.

– Как?! – только и смог ответить Мукнаил.

– А вот так! Я отследил все ваши перемещения, все ваши разговоры. Надеялся найти что-то стоящее. Что вы хотите в поле перескочить, например. Или что с адреналином какие фокусы выделываете. Но ведь, черт вас дери, ничего, ничего такого! Один только разговор про эту дерьмовую балку. – Жаб, видимо, для усиления эффекта, обильно высморкался на пол, зажав пальцем одну ноздрю. – И еще один подозрительный разговор про то, что поле хуже облака. Вам-то откуда знать! Или этот негодник Ульма послал вам образы про поле? А?

– Образы про поле?

– А… – махнул рукой Жаб, в которой вместо папиросы теперь оказалось большое гусиное перо. – Какая разница. Дело тут не в том совсем. А в том, что он – биологический сын моего куратора со сто пятидесятого этажа, между прочим! – инструктор потряс гусиным пером так, что с краешка закапали чернила. – Этот негодник Ульма один пошел к балке, отключив задолго до этого облако. Как-то открыл дверь. Хотел пройти по балке и, конечно, разумеется, наиболее вероятно, очевидно и вполне предсказуемо… – Жаб так разозлился, что сломал пополам перо, поспешно достал из кармана еще одну огромную папиросу, уже с горящим китайским фонариком вместо уголька, и пыхнул дымом прямо в лицо Мукнаилу. – И…и…и… – инструктор сам чуть не задохнулся, вероятно, от чрезмерного количества дыма. – И, конечно же, свалился! Свалился вне облака, прошу заметить! И теперь ни я, ни его дорогой родитель, мой куратор, заметьте, не можем отследить, закончилось на этом его дорогущее био или нет! И что вы предлагаете?