Максим Форост - Вперед, государь!

— Корабль ушёл вверх по Рейну, — сказал им фриз в жёлтом колпаке. Фриз говорил с ними на своём говоре, и Евтихий понимал лишь некоторые слова. Якоб сын Якоба переводил ему.

Этот фриз был купцом, он владел складами и товарами, его корабли заходили на Кипр и в Египет. Пришельцев он не пустил к себе в дом, но встал перед ними на пороге, сонно вглядываясь осоловелыми глазками.

— Спроси-ка его, Якоб, — настаивал Евтихий, — как выглядел человек, недавно купивший один из его кораблей.

— Он его купил, да, — фриз пожевал губами, размышляя стоит ли вообще говорить что-нибудь чужакам. — Как все, заплатил серебром и купил. У него свои моряки, и он нанял ещё несколько кораблей.

— Как выглядел покупатель? — повторил Евтихий. — Он был бородатый и черноглазый — всё верно? У него нездешний говор? Якоб, спроси, как давно корабль с ним ушёл вверх по Рейну.

Якоб перевёл, а фриз размышлял, шевеля бровями.

— Ну да, он ушёл. Как раз в последнее новолуние. А похож он был на чёртова азиата перса или хуже того — на еврея! — германец-фриз неприязненно глянул на Якоба.

Последние слова Якоб переводить не стал, но Евтихий и так их понял. Оскалившись, фриз неожиданно добавил:

— Мой проданный корабль — приметный, вам будет легко узнать его. На его носу — золочёная статуя der Fräu Holda.

— Ах, даже так, — отметил Евтихий.

— Ну да, Фрау Гольда, — кивнул германец-фриз. — Старая саксонская богиня.

…Стареющая луна истончилась. Её серп скоро исчез. Позади осталась Фрисландия, позади — нижнее течение Рейна. Кругом лежала Вестфалия — саксонский край, ещё недавно мятежный, охваченный огнями бунтов, теперь — замирённый и затаившийся. Чтобы не удалиться от Рейна, они двигались вдоль самого берега. Из-за реки, с левого её берега, наползли тучи. Река показалась застывшей, свинцовой. Холод пробирал по коже при взгляде на Рейн.

— Старый Рейн, — остановившись, сказал Евтихий, — раскрой свою тайну: где в этот час фризский корабль со статуей германской богини?

Якоб сын Якоба протянул с сожалением:

— Э, нам не догнать. Нельзя догнать Прорицателя. Не получаться!

Евтихий вдохнул речной воздух, чуть прищурил глаза и посмотрел по-над речной гладью.

— А мы ни за кем и не гонимся, Иаков сын Иакова. Сегодня — новая луна. Сегодня корабль с золочёной статуей нагонит нас сам. А возможно, навстречу нам выйдут по берегу гадатели — те самые, которых корабль должен принять.

Он ещё говорил, когда Якоб завертел головой, прислушиваясь. Зазвенели бубенцы и барабанчики. Кто-то играл на них без устали. По берегу Рейна — почти над самым его обрывом — еле полз обоз из кибиток, увешанных цветным тряпьём и дешёвой утварью. Из повозок торчали детские головёнки, болтались верёвочные и тряпичные куклы, а в дыры и прорехи выглядывали лица взрослых.

Евтихий тронул коня им навстречу. Музыка бубенцов сделалась громче. Она разносилась по Рейну и возвращалась, отражённая от высокого левого берега.

Обоз остановился, на землю высыпались его обитатели — мужчины и женщины, дети и старики. Все с поклажей в руках и с мешками за спинами. Почти каждый из-под ладони или из-под полей шляпы смотрел на Рейн, вглядываясь куда-то вдоль его течения.

— Эй, голубчик. А я тебе на судьбу погадаю. Хочешь узнать тайну? — нищую гадалку Евтихий уже видел один раз в лесу у Талиесина. — Ооо… так это ты, — она тоже его узнала и попыталась скрыть разочарование.

Из кибитки появилась старуха в холщовом сером платье и с льняными желтоватыми волосами. Откидывая со лба волосы, она прошила Евтихия взглядом и крикнула:

— Стой! А ну сойди на землю, странник! Ты — такой же чужак и такой же скиталец, как я! Ты всё время что-то ищешь и что-то находишь. Не лгу? — она засмеялась, показывая неровные зубы.

— Всё верно, — ответил Евтихий, — бездельники по дорогам Рейна и не шатаются.

— Эй, старая Мэб, он не захочет гадать ни по хрустальному шару, ни по чёрному зеркалу, — перебила знакомая гадалка.

— Да ну? — скривилась старуха. — А что так? Боится правды или мнит, что сильнее судьбы? Труслив или слишком горд?

Евтихий немедленно спешился.

— Так ты и есть та самая старая Мэб, — он подошёл ближе. — Моя судьба, дорогая, лежит между руной Sieg и руной Tod, то есть между жизнью и смертью. А это значит, что самое главное в моей судьбе я уже знаю.

Старуха протянула ему плоские вощёные дощечки с раскрашенными восточными богами, королями, шутами, десятками и тройками чаш, мечей и бубнов.

— Открой судьбу! — она повелела. — Ты похож на одну из карт — на Повешенного. Говорят, он повесил себя сам, чтобы оторваться от земли. Он думал, что так постигнет все тайны и саму Истину… А-а, я тебя поняла, — она всмотрелась. — Ты оторвался от своей земли. Ты — странник и иноземец.

Евтихий забрал у неё колоду дощечек и по одной рассовал их вертящейся вокруг детворе.

— Поверь мне, старая Мэб, этими королями и рыцарями ребята будут играть на щелчки и орехи.

— Ах, вот ты кто, — теперь поняла Мэб. — Ты тот самый посланец короля, папы и кого-то ещё, кого ты и сам пока что не знаешь.

В этот момент к ней подскочил Якоб сын Якоба и бросился ей на шею:

— Мэб, старая Мэб, это ты! Я же иметь говорил, что буду увидел, ещё буду увидел тебя!

— Иаков сын Иакова! — Мэб прижимала его и целовала. Другие гадатели, молодые и старые, обступили их с любопытством. Евтихий переждал положенные мгновения: пусть порадуются. А после сказал:

— Многое и разное про тебя слышал, почтенная. То ты — старая колдунья, а то вдруг — золотоволосая фея, — он иронично приподнял бровь, и Мэб хрипло хохотнула, видимо, оценила его шутку. — Скажи, а нашего друга Якоба ты сманила из дому так же, как прежде сманила честного Томаша?

— Тьфу на тебя, не клевещи на старую женщину, — отрезала Мэб, но без обиды и беззлобно. — Я тихо жила неподалёку и покупала в доме Якоба зелень и овощи. А мальчик мечтал о чудесном и удивительном! В новолуние я отвела его к Агасферу, и парень смог, наконец, увидеть море. Да ещё стал придворным у самого короля! Я ли после этого злая ведьма?

Мэб усмехнулась. Евтихий ни о чём её не спрашивал — присматривался. А она меланхолически смотрела на реку. Рейн серебрился чешуйками ряби.

— Томаш Тангейзер… — она вспоминала. — Я была тогда помоложе… Что? До сих пор он помнит, какие были у меня волосы? — она завистливо прищурилась. — Ну да, ну да, ведь он же ещё совсем молод. У него миновал только один год. Или полтора? Я уж не сосчитаю.

— Мэб, это ты жила с Прорицателем, когда он был хозяином Ирминсула? Прости, я немного наслышан об этом от одной… речной девы. Он твоя прежняя любовь, — Евтихий сдержал улыбку.

— Не твоего. Ума. Дело, — раздельно сказала Мэб. — Да, я жила с ним у Ирминсула. Он — Прорицатель, а я — его Фрау Гольда. Мы были счастливы. Каждый день — новолуние, а вокруг бегут годы, десятилетия, века! Ну, может, про века я преувеличила, — Мэб скривилась. — Я от него ушла. Влюблённость не вечна — спроси у Лоры и Рипа! Даже упоение свободой, и то кончается.