Максим Форост - Вперед, государь!

А потом было такси. Оно вырвалось прямо из ресторанной музыки и понеслось по Москве — быстро-быстро. Ночное синее июньское небо мелькало пятнами жёлтых фонарей и всполохами цветных реклам.

…Много позже Валера вспоминал, как же всё это началось и как вообще стало возможным. Тогда, в такси, он был уже трезв, потому что ветер и скорость выветрили остатки ресторанной оглушённости. Не в его правилах было находить женщин в ночных клубах и везти их домой на хмельную голову… Но в тот вечер всё, абсолютно всё было другое! Встретить Зою и никогда больше не отпускать её от себя казалось таким естественным. Странная, фантастически неотвязная мысль, что он знает эту девушку давно, очень давно, веками, кружила ему голову.

— Совершенство, — тогда же шептал про неё Валера, а она резко оглядывалась, с удивленными глазами, и радостно вскрикивала на неожиданных поворотах. Валера бессознательно крепко схватил её руку — тонкую, и узкую, и отчего-то неуловимо беспомощную.

— Долго? Скоро? — это она спрашивала, Зоя.

Валера ещё тогда заметил её растерянность, заметил и то, как непрестанно спрашивала она о времени. Один раз даже сказала: «Если это случится… я могу не успеть».

— Скорее! Скорее! — Такси замерло на улице, зелёный огонь зажёгся. Зоя выскочила на тротуар. Сюда, на улицу, выходили окна Валериного подъезда. — Скорей же! — Зоя торопила, а Валера выбирался медленно, как в кино при подводной съемке. А ещё Зоя выгоняла из машины таксиста, что-то кричала ему про багаж и совала в руки сумочку, требуя донести до подъезда. Не препятствуя ей, Валера только на носках качнулся — всё-таки, не прав он был в самооценке, ресторан из головы не до конца выветрился.

Едва они отошли от края тротуара к подъездной двери, как что-то чёрное и слепящее огнями с гулом вырвалось из-за угла улицы, пронеслось двенадцать метров (это потом измерили, что ровно двенадцать) и, налетев на стоящее такси, взорвалось, ахнуло и взвилось оранжевым пламенем. Из пекла вылетели клочья матерчатого кузова и покорёженное железо.

Это после они сообразили про какой-то грузовик и аварию, а тогда у всех тряслись руки, а таксист, молодой парень с белыми губами, удерживая дрожь, зачем-то пытался знакомиться с ними: «Я — Г-г-геннадий», — а Валерка бессмысленно давил кнопку домофона и краем оглушённого рассудка поражался, отчего лифт так долго не едет.

Только Зоя тогда что-то сказала… Да, кажется, она и вправду это сказала. Что-то вроде:

— Как хорошо, что я смогла… ещё успела… помочь.

Много позже Валера с трудом вспоминал, что же она все-таки произнесла в ту минуту — «смогла» или «успела»? Время спустя всё это воспринималось как очень важные и знаковые подробности.

Утром Валера бессмысленно мечется по кухне, гоня тошнотворную панику. Позже он будет силиться вспомнить, что и как происходило в то самое первое утро. Порядок событий и слов постоянно путается в голове.

— Зоя! Да что же это… Меня-то — меня ты слышишь?

— Зоя? — она удивлённо повторяет и точно пробует свое имя на вкус: — Зо-оя, хм-м… Это так хорошо, что вы запомнили, — тянет она слова, а взгляд — несфокусированный, направленный то ли в себя, то ли вовне, но мимо предметов — как у аутиста, только удивлённый.

— Я — Валера, — он тормошит Зою, силясь привлечь внимание. — Меня-то ты… — он отчего-то теряется и вдруг переходит на «вы»: — Меня вы помните?

— Валера? — взгляд фокусируется. Мягкая, но осмысленная улыбка трогает губы: — Вы — мой…

— Друг, — потеряно подсказывает Валера.

Ох, как напугала она его в первое утро. Он как раз забежал из кухни в их комнату, убежденный, что Зоя уже проснулась — потому что ему, как вчера, стал кружить голову аромат духов и туманов. Он шагнул к кровати, лишь краешком сознания встревоженный: что же она? Неподвижна? Широкие распахнутые глаза, невыразимо серые, и взгляд, взгляд в потолок, в одну точку — и ни слова, ни звука.

Первая безумная мысль промелькнула: что это? Шок? Последствие вчерашней аварии? Вторая ещё более умалишенная: так может, стряслось за ночь что-то такое, чего и сам он не помнит?

Вот снова кухня Валеры. Одетая, ухоженная, как вчера, она стоит у окна и глядит куда-то сквозь стекло. Валера мечется, не зная, что ему делать. Что же это, что? Что она видит за этим окном? Там нет ничего — там уже не ночь , а день, там улица , городская и загруженная машинами, там фонари , давно отключенные, аптека на той стороне, через улицу, и тусклый свет из-за её витрины.

Звонок вывел Валеру из прострации, он открыл дверь. Плохо соображая, впустил парня. Где же и когда он его видел? Ах, да. Вчера.

— Я — таксист. Я — Гена. Узнали?

Зоя быстро обернулась, обрадовалась:

— Я вас помню, — голос снова чист и звонок. — Вы — таксист, вы нас вчера подвезли. Правда?

Валера поймал её взгляд и вздрогнул. Всё было не так, как она это говорила, всё было неправильно. Она не узнавала! Она будто играла в игру — угадывала и радовалась, что попадает.

Гена-таксист, захлёбываясь, что-то быстро говорил ей и Валере. Бестолковые фразы неслись, скользя по кромке сознания и не застревая, потому что были не нужны и не несущественны. Будто не из этого мира:

— …патрульная служба… протокол… угнанный «КамАЗ»…

— Я, я не понимаю, — Зоя беспомощно повела рукой, кого-то до боли напоминая. — Протокол? — слова откровенно чужие, как иностранные.

Валера остановил Генку. Взял его за плечо и развернул к себе, к своим ошалевшим глазам. Сказал внятно, но как будто одними губами:

— Она ничего не помнит, Генка. Она совершенно ничего не помнит.

Генка открыл рот и спросил то самое глупое, что только и мог:

— Это пройдёт?

Все и так прошло… У Валеры что-то болезненно сжалось возле диафрагмы. Прошло! Она забыла вчерашний вечер, летящее такси, их встречу, забыла саму себя. Так не бывает. Не бывает и всё. Валеру приковала с ней такая странная близость и иллюзия, будто знает её целое столетие, а она — она всё позабыла. Да нет же! Про столетие — это фальшь! Поэзия — из разряда декадентства и клуба «Кривая луна». Важнее то другое, что реально возникло за эту ночь — как Зоя его полюбила и как он, Валерий, сделался ей нужен. Но именно эти ниточки теперь пропали, и стоит она у окна — близкая и чужая. Как чистый лист, как выбеленная начисто страница…

— Что?! Что?! — кричал он тогда, испугавшись огромных и бессмысленных серых глаз, глядящих наверх. Он хватал её за руки, тряс её голые плечи, скидывал с лица разметавшиеся волосы, а она досадливо морщилась, выказывая дискомфорт. — Что, Зоя? Рука болит, плечо, голова?

— Чччто… Этто — рукка? — она поднесла её к лицу и точно опробовала непослушными губами новую речь.

Так было через слово. «Чччто этто?» — «Кресло же! Простое кресло! Сиди спокойно». — «Кресссло. Сссидеть?» — «Зоя! Ох, Господи…» — «Зоя? Я — Зоя?» — «Ты всё повторяешь? Тебе так легче? Ну, повторяй, повторяй…» С каждым получасом её шок, как ему казалось, ослабевал.