Константин Кураленя - Шаман-гора

Тьфу ты, чёрт! В моём лексиконе уже появились местные словечки. Действительно, только что и осталось пожениться да детей наплодить.

«Ладно, — махнул я на всё рукой. — Поживём — увидим.

А пока держись-ка от девушки подальше, донжуан хренов!» Я по-прежнему прикрывал тылы отряда, и общаться друг с другом приходилось на коротеньких привалах. Но, как ни странно, Луиза сама не обращала на меня никакого внимания. Я понял, что из каких-то своих соображений она не желает выносить наши отношения на всеобщее обозрение. Такая взрослая предусмотрительность молоденькой девушки поначалу меня даже удивила.

Потом, немного подумав, я решил, что ничего удивительного в этом нет, ведь единственным капиталом бедной девушки того времени была её честь. И нет ничего странного в том, что каждая старалась всеми способами сохранить её.

На этот раз до наступления сумерек мы прошли большее расстояние, чем вчера. Если идти такими же темпами, то завтра за полдень мы выйдем на берег Амура. В лагере царило праздничное настроение. И хотя девушки устали не меньше, чем вчера, их внешний вид говорил об обратном. Сегодня они даже сумели помыться в одном из многочисленных ручьёв, которые в достаточном количестве журчали по приамурской тайге.

Обрадованные скорым завершением изнурительного пешего пути, мы даже расслабились и развели костёр. Это был первый более-менее счастливый вечер, проведённый нами на китайском берегу. После окончания ужина все, без лишних разговоров, улеглись спать. На этот раз мне первому предстояло караулить общий сон. Когда месяц выполз на середину небосклона, я услышал, как где-то в глубине леса, там, откуда мы пришли, недовольно прокричала сова и испуганно затрещала сойка.

Я насторожился, в лесу не бывает пустых звуков. Надо только уметь их слушать. Например сейчас: наши пернатые братья говорили о том, что по лесу идёт посторонний. Я приподнялся и внимательно всмотрелся в темень. Из-за горящего костра дальше трёх шагов ничего не было видно. Тогда я решил сработать на опережение. Прихватив револьвер и винчестер, я скользнул в непроглядную тьму. Очень скоро мои глаза привыкли к темноте, и я стал мало-мальски ориентироваться в ночном лесу. Я не пошёл по нашей тропе, а стал пробираться немного сбоку, что в скором времени принесло свои результаты. Шагов за сто пятьдесят от лагеря я услышал лёгкое покашливание, выдающее заядлого курильщика на марш-броске.

«Да, ребята, лёгкие у вас действительно ни к чёрту, — подумал я. — Отчего ж не бережете себя, болезные? С вашим здоровьем надо в фанзе сидеть, а не по тайге шастать».

Покашливание прекратилось, но я уже отчётливо различал осторожную поступь шагов приближающегося врага. И вот, в трёх шагах от меня, проплыл первый силуэт преследователя.

Метрах в пяти, следом за ним, крался второй. Расстояние, разделяющее нас, было совсем мизерным, и я отчётливо разглядел оружие, которое преследователи сжимали в своих руках. У первого была винтовка, а у второго уже знакомый мне по прошлым стычкам лук.

Это уже было чересчур! Данная ситуация мне стала порядком надоедать. «Хотите без шума нас положить, ниньзи хреновы?

А вот на-ко, выкуси!» Убедившись, что преследователей только двое, я начал действовать. Подкравшись к последнему бандиту на расстояние вытянутой руки, я хлопнул его по плечу. Хунхуз резко остановился и в недоумении оглянулся назад. Последнее, что он увидел в своей жизни, был блеск лезвия входящего ему под вздох ножа. Я аккуратно придержал навалившееся на меня тело, а затем положил его на прошлогоднюю листву. «Полежи маленько здесь, бродяга, — мысленно обратился я к нему, — а я пойду пока с твоим коллегой пообщаюсь. Только, чур, не мешать».

Не раздумывая ни мгновения, пока «отряд не заметил потерю бойца», я в три прыжка нагнал первого следопыта и, резко развернув его к себе, врезал прямой правой. Лёгкое тело пожизненного наркомана, смешно подбросив ноги едва ли не до моего подбородка, опрокинулось навзничь.

Гонг. Полный нокаут. Чистая победа!

Я быстро связал проигравшего, благо в последнее время этим занятием приходилось заниматься всё чаще и чаще. Навыки не пропьёшь. Потом взял бесчувственного «клиента» за шиворот и потащил его к лагерю. Пускай с ним Степан побазарит. У него вроде бы это получается.

Я растолкал казака.

— Хватит дрыхнуть, у нас гости.

— Гости? — недоумённо уставился на меня тот.

— Разведка хунхузов.

— Что, опять? Вот сволочи, поспать не дают… — Степан резво поднялся на ноги и подхватил винтовку. — Где?

— Да уже здесь, допросить надо.

В ответ на это казак посмотрел на меня и покачал головой.

Мы подошли к хунхузу, который «отдыхал» метров за пятнадцать от костра. Он по-прежнему лежал в том же положении, в каком я его оставил. Степан попробовал поднять его на ноги.

Непослушное тело валилось назад, желая принять своё первоначальное положение.

— А ты его, случаем, не пришиб? — поинтересовался Степан.

— Да нет, сейчас очухается. Просто он пока за нами гонялся, притомился маленько.

— А, ну тогда ясно. Эй, нехристь, кончай ночевать! — Степан от души залепил бандиту звонкую оплеуху.

— Что из-за катерининой пощёчины решил на бедном китайчонке отыграться? — поддел я его.

— И из-за этого тоже, — невозмутимо ответил казак. — А пуще всего протчего из-за того, что спать они мне не дают, морды некрещёные.

Наконец-то хунхуз открыл глаза и, недоумённо уставившись на нас, затряс головой.

— Здорово ночевали, убогий, — поприветствовал его Степан и коротко, без замаха, врезал по печени.

Пленный согнулся и жалобно взвыл. Начинался первый этап интенсивного допроса военнопленного. В памятке разведчику говорилось, что такой допрос необходимо применять в целях немедленного достижения результата. И хотя Степан этой памятки не читал, но, в общем и целом, действовал грамотно. Ведь памятки-то писались на основе богатейшего опыта наших прадедов, а уж повоевать-то им пришлось, дай Боже!

Не обращая внимания на скулёж хунхуза, Степан поднял его на ноги и со знанием дела приложился по тому же органу с другой стороны. Бедолага всхлипнул и вновь оказался на земле. Теперь он лишь мелко перебирал ногами да хватал широко открытым ртом воздух.

— Что, земляк, больно? Знаю, что больно, но иначе нельзя.

Ты ведь, пакость такая, без этого врать да юлить будешь, а нам этого не надобно, — закончил он подготовку «клиента», а затем начал общение с пленным на его родном языке.

— Спроси его, кто они такие и почему нас преследуют? — обратился я к Степану.

— Просит, чтобы не били, — хищно ощерился Степан. — Больно, говорит.

— Скажи ему, что если будет врать, будет ещё больнее.

— Уже.

— Что уже?