Лоран Бине - Цивилиzации

Из Милана его путь лежал в Геную, в одной связке с другими заключенными, которых должны были выслать на каторгу, а его первым же судном — назад, в Испанию, чтобы там с ним разобралось правосудие.

Было в этой веренице двенадцать мужчин, у всех на руках — кандалы, а на шее — цепь, соединившая арестантов, как бусины в четках. Сопровождали их двое конных и двое пеших. У конных были эскопеты с колесцовым замкóм [255] Эскопета — гладкоствольный карабин (дробовик), широко использовался стражами порядка в Новой Испании (испанских территориях в Латинской Америке) в XVII–XIX вв.; колесцовый замóк — механизм в виде колеса с насечками, высекающий искру для воспламенения порохового заряда в огнестрельном оружии; был распространен в XV–XVII вв. , а пеших вооружили пиками и шпагами.

Юный Мигель, чья плоть была жестоко изранена оковами, еще больше страдал душой и сокрушался из-за своей несчастной судьбы, а тем временем навстречу этому небольшому отряду вышел путник. Молодой, прилично одетый, хоть и выглядел просто: шею его обхватывали брыжи, борода была аккуратно пострижена, он был в черном, без головного убора, на поясе висели фляга и нож. Поравнявшись с группой, он заинтересовался, что за преступления совершили эти несчастные в железных оковах, и весьма учтиво стал расспрашивать об этом стражей. Один из всадников ответил, что перед ним каторжники его величества императора и добавить к этому нечего, да и знать больше ничего не надо. Однако незнакомец в брыжах стоял на своем — со всей учтивостью, на какую только был способен, и по его акценту Мигель понял, что он не итальянец; тогда второй стражник предложил путнику самому всех расспросить — мол, коли захотят, расскажут.

Одни признавались в страшных преступлениях, других было жаль и верилось в их невиновность, у некоторых история была до смешного нелепа; и был еще один, весь в цепях, изумивший и ужаснувший всех рассказом о своих леденящих душу подвигах, о которых я поведаю вам как-нибудь в другой раз. Дошел черед и до Мигеля: удрученный своей злосчастной судьбой, он даже двух слов связать не смог, так что его похождения так и остались загадкой; но все следили за каждым движением его губ, до того растрогал их этот горемычный юноша — с таким-то жалостливым лицом, видать, и участь его печальна, если эти уста не могут издать ни бе ни ме.

И вот, увидев, что все внимание приковано к обливающемуся слезами молодому Мигелю, человек в брыжах воскликнул: «Что бы они ни совершили, все они — дети Божии!» И в тот же миг схватил за сапог первого всадника, скинул его с коня, уложил лицом в землю, после чего с проворством, потрясшим всех очевидцев, выхватил из-за пояса нож и всадил стражу в сердце. Остальные охранники замерли, оторопев от такой прыти, но потом второй всадник опомнился, потянулся за эскопетой, а пешие схватились за пики и бросились на незнакомца в брыжах, однако он уже вырвал эскопету у убитого стража, выстрелил в другого, который в него целился, — тот захрипел и рухнул на землю. Оставались еще двое пеших с пиками — против них у путника в брыжах был только нож. Каторжники смекнули, что это шанс вырваться на свободу, и попытались порвать цепь, которой были скованы. Поняв, что ничего у них не получается, арестант в утяжеленных кандалах, невзирая на путы, бросился на стража, который был ближе, и придушил его цепями. Последнего тут же оглушили, и в результате все обрели свободу, избавившись от оков.

Человека, которому они были обязаны чудесным исправлением своего положения, звали Доменикос Теотокопулос; представлялся этот грек воином Христа. Он предложил всем отправиться вместе с ним в христианскую землю — защищать истинную веру, сражаться с узурпатором и тем самым искупить грехи ради спасения души. Ответил ему тот, кого все держали за предводителя: «Да будешь ты возблагодарен, чужеземец, за милость, оказанную нам возвращением свободы, но слишком долго мы терпели бремя оков, чтобы добровольно принимать на себя любое другое, даже служение небесное. Что до спасения наших душ, боюсь, на то трех жизней не хватит, ибо долог перечень злодеяний, который ты выслушал. Разбойники мы, разбойниками и помрем. Достоинство наше единственно в том, чтобы ни одному закону и никакой власти не покоряться, если это не закон бандольеро [256] От исп. bandolero — разбойник. , недаром любит наша братия поговорку: на нет и суда нет». С этими словами бандит наклонился, подобрал еще заряженную эскопету, прицепил две шпаги к портупее, взятой у одного из стражей, забрал у него также камзол и сапоги, вскочил на лучшего из двух коней, пришпорил его и пустился в галоп. Остальные каторжники, недолго думая, бросились врассыпную и скрылись среди холмов. Остался только молодой Сервантес: один, без поддержки, в бегах, а теперь еще и разыскиваемый в чужой стране, где после него остался один убитый и двое тяжелораненых, он предпочел следовать за своим спасителем.

Судя по всему, грек знал эти места как свои пять пальцев. Умел обмануть дозоры, избегая самых оживленных дорог и крупных городов. Наотрез отказался вернуться в Болонью — предпочел срезать путь через леса и спать под открытым небом. Так они добрались до Анконы, а оттуда отплыли в Венецию, которая не знала бы равных, не родись на свет Атауальпа: верно, неисповедимые пути небесные открыли нам великую столицу Мехико, чтобы у великой Венеции появилась, так сказать, достойная соперница! Эти два знаменитых города похожи улицами, заполненными водой: европейский восхищает старый мир, заморский изумляет новый.

3. Славнейшее предприятие веков прошлых, века нынешнего и веков грядущих, ставшее равно и самым большим злоключением неудачливого Сервантеса

«Либо церковь, либо моря, либо дворец короля». Знаменитый капитан Диего де Урбина [257] Диего де Урбина (середина — 2-я половина XVI в.) — испанский капитан, под командованием которого Мигель де Сервантес участвовал в битве при Лепанто — морском сражении, произошедшем 7 октября 1571 г. в Патрасском заливе с участием сил Священной лиги (коалиции католических государств) и Османской империи. , которого войны и судьба привели из Гвадалахары в эту венецианскую таверну, где он теперь занимался опустошением пивных кружек вместе со своим другом-греком, обратился к молодому Сервантесу, сидевшему с ними за столом, с такими словами: «Есть у нас в Испании пословица, по моему разумению, весьма верная, как, впрочем, любая из пословиц, ибо все они суть краткие изречения, принадлежащие людям, многолетним опытом умудренным, та же, которую я имею в виду, гласит: Iglesia o mar o casa real [258] Либо церковь, либо моря, либо дворец короля (исп.). . Он замолчал, опрокидывая в себя кружку с пивом, чтобы юноша тем временем постиг всю глубину произнесенной истины, но тот как будто не понимал, и Урбина принялся ему объяснять: «Кто желает выйти в люди и разбогатеть, тому надлежит или принять духовный сан, или пойти по торговой части и пуститься в плавание, или поступить на службу к королю, — ведь недаром говорится: „Лучше крохи с королевского стола, нежели милости сеньора“».