Лоран Бине - Цивилиzации

Празднества продолжались девять дней.

На площади Санта-Кроче устраивали состязания на копьях, затем в жертву приносили множество малорослых белых лам, их жарили на вертелах, народ пировал с грандами, всюду танцевали и пели.

Ночью по улицам шествовали вестники божественного Солнца и, словно пращами, размахивали факелами, а потом сбрасывали их в воды реки Арно, чтобы течение унесло в море все беды, которые они изгнали из своих домов и из города.

Утром, поспав всего несколько часов, жители собирались к мессе. Религия приколоченного бога по-прежнему была в ходу во Флоренции, где стоял самый внушительный во всей Пятой Четверти храм. Беломраморное здание возвышалось до небес и напоминало огромное украшение, изготовленное лучшими позолотчикми Ламбаеке. Атауальпа посетил мессу на следующий день по прибытии, но больше себя не утруждал и поручил Руминьяви представлять его на этих торжественных церемониях, которым левантинцы, как известно, придают большое значение, особенно в Италии. Старый полководец выполнял поручение старательно, если не сказать — с душой.

Герцогиня Киспе Сиса обычно являлась на службы к великому удовольствию флорентинцев, приходивших ею полюбоваться, но череда праздников, устроенных в честь прибывшего императора, нарушила это постоянство: после утомительных ночей сказкам про приколоченного бога она предпочитала эфемерность сновидений.

Будучи невысокого роста и субтильного сложения, Лоренцо чувствовал, что один не справится с Атауальпой, который был на голову выше и на редкость статен. Но служил герцогу один янакуна, по-настоящему верный, знали его под именем Скоронконколо [246] Скоронконколо известен как пособник Лоренцаччо в покушении на Алессандро Медичи. , и выполнял он самые деликатные поручения. Герцог спросил, не раскрывая своего плана, готов ли тот отомстить за него страшному недругу, и, говорят, молодчик ответил: «Да, мой господин, будь он хоть сам император». Тогда Лоренцо задумал действовать так: утром, во время мессы, он заманит Атауальпу к себе в спальню, уверив, что там его ждет сестра, а на самом деле, спрятавшись за дверью, будет караулить наемник, чтобы убить. В ту же минуту его пособники в большом храме заколют Руминьяви — в расчете, что в толпе и общей неразберихе легче скрыться. (До этого, приветствуя старого полководца, Лоренцо приложил руку к его груди, сделав вид, что жест этот — от избытка чувств, а на самом деле — дабы удостовериться, что под его накидкой нет ни кирасы, ни кольчуги.) Затем все соберутся в Синьории, каменном замке, где заседает правительство, и оттуда призовут жителей к восстанию против императорской тирании, а Лоренцо провозгласит восстановление республики.

Так и сделали: во время вечернего пира, устроенного после состязания на площади Санта-Кроче, Лоренцо шепнул Атауальпе, где и когда состоится его встреча с герцогиней. Нужно в час мессы наведаться во дворец Медичи, и герцог лично проводит его в покои, где их будет ждать Киспе Сиса. Император рассчитывал на эту весть и легко в нее поверил. Остаток вечера он то и дело шутил с сестрой, но никто из них ни словом не намекнул на предстоящее свидание: Киспе Сиса — поскольку ни сном ни духом о нем не ведала, а Атауальпа — из вежливости.

В тот вечер пир проходил в огромном дворце, который Медичи недавно приобрели в Олтрарно — расположенном на возвышенности флорентинском квартале, где они решили поселиться. Когда герцогине пришло время покинуть гостей, почивать она отправилась в свои новые апартаменты, чтобы не ехать обратно в город, в старый особняк Медичи, где по-прежнему была ее спальня. Герцог не стал посвящать Атауальпу в эти детали, чтобы на следующий день тот оказался перед дверью, за которой если кто и будет его ждать, так это смерть.

Праздник затихал. Последние свидетели проводили взглядом императора, который поднялся через дворцовый сад к форту Бельведер, парившему над просторами Тосканы. Он несколько минут постоял один на крепостной стене, наблюдая восход. Силуэты сосен сливались с зубчатыми башнями, выделявшимися на фоне неба вдоль гребней холмов.

По утрам после таких пышных празднеств в город возвращался запах ила. Атауальпа решил вернуться во дворец Синьории, где его поселили, собираясь подготовиться к рандеву. Он изъявил желание пойти пешком с небольшой свитой: ему хотелось вдохнуть рассветную свежесть. Прошел по уже оживавшему Старому мосту, переступая через тела пьяных горожан, валявшихся прямо в стоках, и скорее непроизвольно, нежели из суеверия стараясь не касаться погасших факелов, все еще валявшихся на улицах, — тех самых, с помощью которых из города изгоняли беды.

В условленный час в облегающей накидке из альпаки он предстал у дверей дворца Медичи, который узнал по характерной эмблеме: пять красных кругов, а над ними — еще один синий. Ему открыл сам герцог. Стражу Атауальпа отпустил. Они прошли через апельсиновый сад, изобилующий римскими статуями, пересекли внутренний двор с изящными арками, вместе поднялись по каменной лестнице, которая вела в частные покои, миновали небольшую часовню, полностью обитую шпалерами со сценами охоты, — впоследствии Лоренцо расскажет, что перед одной из них император задержался и стал спрашивать, как называются некоторые изображенные на ней животные. Затем их путь продолжился через анфиладу — до спальни герцога. Тот трижды осторожно постучал и отошел, уступая императору дорогу.

Шторы были задернуты, так что в спальне царил мрак. Едва различалась кровать и неясный силуэт под покрывалами, среди подушек: этого было достаточно, чтобы распалить вожделение Атауальпы, и он сделал несколько шагов вперед. Кровать была пуста, а за дверью ждал человек герцога, сжимая в руке кинжал.

Он метил в горло, но было так темно, что пришлось колоть наугад, и клинок вошел в плечо. Атауальпа вскрикнул и, резко повернувшись, набросился на врага. Скоронконколо несколько раз вонзил лезвие ему в бок, но император был так крепок, что задушил бы его голыми руками, если бы не вмешался Лоренцо. Герцог ничего не мог разглядеть, и ему пришлось сначала раздвинуть шторы. В спальню ворвалось солнце, осветив на полу борцов в яростной схватке. Казалось, Атауальпа вот-вот одержит верх, но у герцога был кинжал, который он и всадил в спину императору по самую рукоять. Атауальпе хватило сил обернуться и взглянуть на своего убийцу. «И ты, Лоран?» — были его последние слова, но тело его, все исколотое, еще продолжало жить. Он взревел, бросился на герцога, укусил его за большой палец и погрёб под собой.

Так умер император Атауальпа.

В тот момент в большом мраморном храме начиналась месса, но Руминьяви на нее не пришел. Заговорщики, собиравшиеся его заколоть, растерялись. Пока священник говорил с толпой на своем ученом языке, они стояли в нерешительности и думали, что делать дальше. Наконец конспираторы, чей шепот перекрывали голоса поющих единоверцев, летевшие ввысь под самый купол, решили отправиться в Синьорию. Это себя оправдало: полководец был занят там какими-то делами. (Ему доложили о подозрительном движении войск под близлежащими Пизой и Ареццо.) Посетители попросили срочно их принять, Руминьяви дал им аудиенцию в просторном Зале Пятисот — в окружении статуй, из которых почти все, за исключением царька Давида, изображали поединки животных, — когда-то там в полном составе собирался совет. Явились сенаторы Баччо Валори, Никколо Аччайоли, Франческо Гвиччардини, Филиппо Строцци [247] Баччо Валори (1477–1537) — флорентинский политический деятель, был папским уполномоченным и губернатором Флоренции; Франческо Гвиччардини (1483–1540) — флорентинский мыслитель, историк, политический философ, автор «Истории Флоренции»; Филиппо Строцци-младший (1489–1538) — флорентинский политический деятель, кондотьер, банкир; в 1534 г. отправился в изгнание из-за конфликта с находившимися у власти представителями семейства Медичи, затем организовал военный поход на Флорен-цию, попал в плен и умер в заточении. и один из членов семейства Пацци. Они окружили полководца, но не решались перейти к делу: в дверях стояла стража, которую ни во что не посвятили, а потому ее реакцию трудно было предвидеть. Не зная, что делать, сенаторы всячески старались не вызвать у командующего подозрений и разыграли сцену, будто предупреждают его о военном мятеже, который готовится в Тоскане при поддержке Рима, что, впрочем, было правдой. (Умолчали они только о том, что сами были зачинщиками.)