Марк Рабинович - Переплетение времен

– Акция, достойная выродков рода человеческого – ответил я.

Я старался говорить как можно спокойнее, но голос невольно прозвенел гневом и мой собеседник поморщился.

– Ну зачем же так, мой юный еврей? Зачем же так грубо? – проворковал он – По сути дела, это был акт милосердия. Подумай сам, что ждало их в будущем? Тяжелый труд под татаро-монгольским игом? Пламя и пепел от налета опричников? Непосильная работа на барщине? Слово и дело безумных правителей? Смерть за царя-немца в ледниках Альп или в пустынях Персии? Голодная смерть на лесоповале или в промерзшей теплушке? Все варианты на выбор: как видишь, я хорошо знаю историю твоей страны. Впрочем, это не твоя страна, мой славный еврей Ковнер.

Напрасно, он это сказал. И напрасно так неосторожно упомянул еще не существующую страну. Ведь это была страна, в которой я родился, и это была страна потомков Глеба и Куэрчи, страна Ковальчуков и таксиста Лешки. Поэтому сейчас это была моя страна и мой народ. Народ, прошлое которого он хотел стереть. Но я промолчал. Слова было бессмысленны. А он продолжил, постепенно распаляясь и теряя хладнокровие:

– Вот от всего этого ужаса их и спасли мои славные, добрые птички. Именно поэтому они, мои птенчики, в первую очередь хватают детей. Ведь без детей нет и будущего, а без будущего не будет и страданий. Согласись, Ковнер, что именно это и есть истинный гуманизм.

Подумать только, как много развелось гуманистов! Одни гуманисты гуманно стреляют в затылок, другие гуманисты оттаскивают тела в глубокие рвы. Одни гуманисты предлагают детям лизнуть ватку из пробирки, другие гуманисты этих детей крепко держат, третьи гуманисты оттаскивают детские трупики, а четвертые – расстреливают обезумевших матерей. Одни гуманисты посылают зомбированных детей на смерть во имя Аллаха, а другие, совсем уже мерзкие гуманисты, находят им хитроумные оправдания. Куда до них тем, кто гуманно загонял людей в газенвагены, ведь они даже не были первыми. Да им несть числа, этим гуманистам! Мир просто сочиться, исходит гуманизмом! Может следует поставить всех этих гуманистов к одной большой стенке и перестрелять их из пулемета? Но нет, это было бы еще одним проявлением гуманизма, а мне очень не хочется становиться гуманистом.

– Между прочим, что это за надпись у тебя на рубашке прямо над карманом? – удивленно спросил он – Кстати, тебе не кажется, что карманы неуместны в эту эпоху? Но мы отвлеклись… Так что же там написано?

– Армия Обороны Израиля – сказал я.

– Обороны чего? – он был искренне удивлен.

– Обороны еврейской страны, которая появится через три года после разгрома Германии.

– Даже так? – в его голосе не было ожидаемого возмущения – Впрочем, вполне ожидаемо. Еврейская страна на развалинах Рейха, какая чудовищная ирония судьбы. Ну что ж… Еще одна ошибка, которую следует исправить. И я ее исправлю. А теперь перейдем к делу.

Он оценивающе посмотрел на меня слегка наклонив голову, как будто решая, что со мной делать. Наконец, судя по всему, он пришел к какому-то решению.

– Начнем с того, что я тебе не верю, Ковнер – проворчал он – К сожалению, мне нужна эта конная сотня и поэтому я не могу нарушить приказ кретина Альмоша. Ох уж эти мадьяры! Хорохорятся так, как будто они настоящие арийцы и, в тоже время, позволили этому мужику Ватутину разбить себя под Воронежем. Впрочем, пока они мне нужны. Неважно, все равно сейчас вернутся мои разведчики и подтвердят тот факт, что на Трубежском броде нет и никогда не было никакой заставы.

Пока он произносил эту тираду с пафосом истинного трибуна, к нему подошел капюшононосец и шепнул что-то на ухо. Шарканчи поднял голову и было похоже, что он удивился, но капюшон не позволял увидеть большего. Наконец он утвердительно махнул рукой, отдав какую-то команду по немецки. Его помощник вышел и почти сразу же в шатер вошли двое жрецов и начали что-то докладывать, перебивая друг-друга. Шарканчи прервал их повелительным знаком руки и они вышли, не забыв произнести "Хайль Гитлер" и вытянуться в хорошо знакомом мне по фильмам приветствии. Похоже, что нацисты перестали меня стесняться. Это следовало бы считать плохим признаком и свидетельством моей обреченности, но мне не стоило сейчас отвлекаться на такие мелочи. Шарканчи снова наклонил голову в мою сторону.

– Странно! – задумчиво произнес он – Я был абсолютно уверен, что ты меня обманываешь, а интуиция до сих пор меня не подводила. Именно поэтому я послал не одного, а двух разведчиков. К моему величайшему удивлению, они оба уверяют, что там действительно стоит застава с частоколом и сторожевыми башнями.

Хорошо, что он не сравнил количество сторожевых башен в показаниях обоих лазутчиков. Ему было невдомек, что оно запросто могло оказаться разным, ведь Веда обрабатывала его посланцев индивидуально. Но какая же она молодец! Я, в свое время, уже успел убедиться в магической силе глаз иной, но такой похожей на нее, Веды.

– И все же я тебе не верю! – заявил Шарканчи – Но заставу нам все же придется разрушить. Пожалуй, оно и к лучшему: перед атакой на Киев надо бы проверить птичек в настоящем деле. Все же укрепленная застава – это не беззащитная деревня. Ведь верно же, мой славный еврей? Но что же мне делать с тобой? Пожалуй, решу-ка я попозже. А пока что у меня полно иных забот. Сейчас ведь очень подходящее время, не правда ли? Пусть эта ночь будет последней ночью трубежской заставы, а за ней последует киевская ночь и все остальные ночи. Впрочем, может случиться и так, что на Киев мы пойдем уже осенью, ведь требуется время чтобы из яиц вылупились птенчики, а мои славные бойцы воспитали бы их как полагается. Но на одну заставу нам вполне хватит сил и этой ночью. Ты ведь подождешь пока я сделаю нужные распоряжения и подготовлю акцию?

Я промолчал, но мое согласие и не требовалось. В течении ближайшего получаса он вызывал своих людей и давал им резкие, четкие распоряжения. Вопросов никто не задавал, лишь время от времени слышалось отрывистое "Яволь! Яволь!". Я тщательно старался скрыть свою радость: пока что все шло по нашему плану. Наконец, директивы были розданы и он повернулся ко мне.

– Что касается тебя, мой славный еврей, то в отношении тебя у меня есть определенные планы. Правда, это не слишком далеко идущие планы!

При этих словах он зловеще захохотал. Точнее, это ему наверное казалось, что он зловещ, ну, а как по мне, так он был просто смешон.

– Ты будешь удивлен, но именно ты поведешь моих людей в атаку на заставу. Не уверен что тебе это доставит удовольствие, зато доставит удовольствие мне. И ты будешь послушен, мой верный еврей. Вот теперь я с удовлетворением вижу, что ты удивлен, а то твоя невозмутимость начала действовать мне на нервы.