Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Когда шериф уходит, чтобы заняться городской системой оповещения, Грег пропускает меня вперед, и мы идем обратно в сторону лифта.

– Какой этаж? – Я нервно вздыхаю – мне не по себе оттого, что я опять нахожусь в замкнутом пространстве в непосредственной близости от него.

– Это тебе решать.

Я смотрю на него.

– Послушай, не знаю, куда ты клонишь, но…

– Будь я на твоем месте, мне бы хотелось прикончить того, кто сотворил с ней такое. – Он делает паузу, и его рот кривится в отталкивающей ухмылке. – Хочешь задать ему жару?

– Уиггинсу? – Мое сердце начинает колотиться как бешеное. – Он здесь?

– В одиночной камере предварительного заключения на пятом этаже… и тут только мы, курочки, как сказал фермеру лис. Думаю, я тебе кое-что должен, парень. Знаешь, ему еще принесли на обед чудный бифштекс из заведения Гаррисона. Обслуживание по первому классу.

Я разжимаю кулак и жму на кнопку пятого этажа.

Грег отпирает дверь камеры, распахивает ее и отходит в сторону.

Ли стоит в камере, одетый в спортивный костюм, и ухмыляется, глядя на меня, словно нас ждал.

Не теряя ни секунды, я бросаюсь вперед и ударами кулаков сбиваю его на пол. Он даже не пытается отбиваться, а просто валится на пол, словно мешок с зерном. Я рывком поднимаю его на ноги и с такой силой впечатываю кулак в его челюсть, что слышу, как она с хрустом выходит из челюстных суставов. Но он все равно продолжает ухмыляться.

– Сделай это, Клэй. Я тебя ждал, – кряхтит он. – А я-то думал, ты придешь за Джесс гораздо раньше.

В приступе бешенства я бью его головой. Он падает навзничь, оглушенный, затем начинает смеяться.

– Под конец она практически умоляла меня об этом.

Я опять поднимаю его с пола, схватив за грудки, и шваркаю об стену, потом снова принимаюсь молотить его кулаками, вкладывая в удары всю свою силу, всю ярость, такую лютую, что мне хочется пробить кулаком его грудную клетку.

– Благословенно семя сие, – говорит он, безропотно принимая удары.

Я всаживаю кулак ему в живот, и он сгибается в три погибели.

И начинает петь. Детскую песенку. «Один падет, помолясь и сомлев, один падет, поиграв, три падет, подрожав и сгорев, четыре, убежав, пять падет, кое-что заглотнув, шесть и семь отправятся в рай, восемь падет, не туда шагнув, девять скажет: «встречай», десять станет последней из них, чтоб всех их объединить, тогда и должно случиться то, чего не остановить».

– Откуда ты знаешь эту песенку? – Я трясу его. – Это же песенка-считалка Умнички. Ты что-то сделал с Умничкой? Как ты узнал эту мелодию, эти слова?

– Заставь меня их заглотнуть. – Он выпрямляется и смотрит мне в лицо. – Да послужу я нашему господу!

Я размахиваюсь, чтобы бить его еще и еще, жажду снова всадить в него кулак. Его лицо разбито в кровь, но он все равно умудряется улыбаться. Его глаза – их радужки исчезли, и теперь они чернильно-черны. И, увидев в них мое собственное отражение, я ужасаюсь. Кто из нас двоих зверь?

– Разве ты не должен меня остановить? – выдавливаю из себя я, глядя через плечо на Тилфорда.

– Ты это заслужил, – отвечает он с мрачным блеском в глазах. – Скажи спасибо Йэну Нили.

– Нили? – шепчу я, отпуская Ли. Он валится на пол бесформенной грудой обезображенной плоти и сломанных костей.

– Сделай это, Клэй, – шепчет Ли, и из его разбитого рта течет кровь.

Ли хочет, чтобы я его убил. И того же хочет Нили.

Но почему? Если я сделаю это, если отниму у него жизнь, не стану ли я одним из них? Может быть, таким образом они хотят все-таки втянуть меня в свои дела?

– Хрен тебе. – Я плюю на Ли. – Я предоставляю заботу о тебе старому доброму штату Оклахома.

Выходя из камеры, я провожу окровавленным большим пальцем по звезде помощника шерифа, которую Тилфорд нацепил вверх ногами. И тут знак дьявола.

– Я знаю, что ты один из них. Скажи Нили спасибо в смысле «спасибо, но нет». Впрочем, лучше… я скажу ему это сам.

– Не оставляй меня! – истошно вопит Уиггинс. – Ты Каин, а я Авель. Позволь мне стать пятым. Ты должен закончить дело. Дай мне послужить нашему господу! – Его вопли эхом отдаются от стен коридора и несутся мне вслед, пока я иду прочь.

Я мчусь вниз по лестнице, и в ушах у меня отдаются звуки ударов моих кулаков, молотящих плоть Ли, хруст его ломаемых костей, гудение флуоресцентных ламп.

Как только я выхожу на улицу, холодный воздух обжигает мои сбитые в кровь костяшки, я морщусь и притом чувствую, как по моим мышцам струится ненависть.

Я пускаюсь бежать. Мое тело как будто знает, куда мне нужно попасть, еще до того, как это понимает мой мозг, и я бегу прямо к особняку Нили.

Я не могу позволить ему отнять у меня Умничку.

– Умничка! Умничка! – кричу я, вбегая в особняк, и несусь из комнаты в комнату. В кухне на столе лежит сырный тост, нарезанный на маленькие треугольнички – именно так, как и любит Умничка. В середине тост еще немного теплый. Они не могут быть далеко.

Я уже готов подняться на второй этаж, чтобы поискать Умничку в спальнях, когда вдруг начинает выть сирена тревоги. Я останавливаюсь как вкопанный. Впервые в жизни я слышу, как жителей города оповещают о приближении торнадо. Для моих ушей вой сирен звучит чуждо, и он же заставляет мое сердце биться вдвое быстрее. Неужели на Мидленд вскоре обрушится торнадо – первый после земельной лихорадки? И что это значит?

Я знаю, что для горожан устроили укрытие в здании старшей школы, но в некоторых старинных домах есть и свои укрытия.

Я выхожу из дома, чтобы поискать ведущий в такое убежище люк, и тут замечаю, какое безмолвие и какое безветрие царят вокруг. Слышится только тоскливый вой сирен и больше ничего – ни звуков проезжающих машин, ни голосов играющих детей, ни лая собак. Воздух влажен и абсолютно неподвижен, и в нем разлита приятная свежесть. «Китайские колокольчики», издающие мелодичные звуки при каждом порыве ветерка, бессильно висят, похожие на сломанные кости. Мертвые листья прилипли к ветвям деревьев, не шевелясь. Все застыло, все замерло. Небо окрашено в невероятно странные цвета, оно зеленое с персиковыми завитками. Но тучи, окружающие Мидленд по краям, окрашены в цвет свинца… в цвет смерти.

– Умничка! – истошно кричу я в пустоту, но мертвая тишь словно проглатывает мой крик. Впечатление такое, будто все живые существа исчезли с лица земли. Быть может, им известно нечто такое, что не известно мне. Быть может, это и есть конец.

Я снова вбегаю в дом и хватаю ключи от машины, висящие на крючке в кухне. Я понимаю, что это будет кража автомобиля, но ведь это случай крайней необходимости. Я должен во что бы то ни стало найти Умничку. Собственно говоря, мне нужно найти хоть кого-то, чтобы удостовериться, что это не сон.