Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Когда я протягиваю руку, чтобы вытереть слезы с ее щек, она подается вперед и целует меня в губы. Ее губы мягки, теплы и влажны. Я все жду, что сейчас она отстранится, но она определенно жаждет близости так же сильно, как ее жажду я. Ее пальцы ласкают мой затылок, спину и начинают расстегивать пуговицы на моей рубашке.

Я беру ее руки в свои и прижимаюсь лбом к ее лбу. Мы смотрим друг другу в глаза и дышим в одном ритме.

– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спрашиваю я.

– Уверена. Мы достаточно долго ждали.

Она целует меня опять, уже чуть более страстно, и у меня возникает такое чувство, будто я с высокого обрыва ныряю в воду на дне заброшенного карьера – там меня может ждать либо жизнь, либо смерть, но мне все равно.

Пока она снимает с меня рубашку, я расстегиваю молнию платья на ее спине – медленно, давая ей время, чтобы меня остановить. Но Эли этого не делает. Я так долго мечтал об этой минуте, но теперь, когда она пришла, мне становится страшно.

Я судорожно выдыхаю воздух, чувствуя, как ее руки гладят мой живот, как от ее прикосновений напрягаются мои мышцы. Она поводит плечами, сбрасывает с них бретельки платья, и оно опускается ей на талию. Я покрываю поцелуями ее плечо, шею, ключицу – ее кожа тепла, словно нагретый солнцем мед.

Она начинает расстегивать металлические пуговицы на моей ширинке. Они тугие, но как только она расстегивает верхнюю, как тут же расстегиваются и остальные. Мы оба смеемся.

Уняв свой страх, я провожу ладонями вверх по ее бедрам под юбкой платья, когда она вдруг встает, и меня сразу же пронзает мысль – ну, все, я зашел слишком далеко, но она просто стягивает с себя всю одежду, роняет ее на пол и перешагивает через нее.

Я смотрю на Эли, охваченный благоговением. На ее взъерошенные волосы, раскрасневшиеся щеки. И вижу ее словно в первый раз.

Она тянет меня вверх, заставляя встать, целуя, помогая мне избавиться от оставшейся одежды. Под ее взглядом я ощущаю себя таким беззащитным и в то же время чувствую, что все должно быть именно так, как будто все, все в моей жизни вело меня именно к этому моменту.

Она ложится на кровать, ее темные волосы рассыпаются по моей подушке, ее прекрасная кожа касается моей простыни. Поверить не могу, что она и вправду здесь, что все это происходит на самом деле, но то, что я чувствую всем своим телом, всей душой, влечет меня к ней неудержимо, как того, кто долго был в отъезде, влечет к родному дому.

Я осторожно ложусь на нее, она вдруг шумно втягивает в себя воздух, и я замираю. Все внутри меня требует, чтобы я продолжал. Но я не хочу сделать ей больно. Все мое тело дрожит от сдерживаемой страсти.

– Ты хочешь, чтобы я остано…

Она тянется ко мне и снова целует в губы. Ее язык, прежде несмелый, теперь движется уверенно, настойчиво, призывно. Она втягивает меня внутрь себя. Я испускаю стон наслаждения. Я боялся, что не буду знать, что делать, но похоже, это знает мое тело. Я пытаюсь быть нежным, осторожным, но ее руки вцепляются в меня очень крепко, наши тела так идеально подходят друг другу, что сдерживаться и дальше – это выше моих сил. Вместе мы стремимся к чему-то такому, что выше, чем мы сами. Мы так тесно сплелись друг с другом, что я уже не знаю, где кончаюсь я и начинается она. Мы словно слились воедино, став одним человеком. Одним организмом, одним существом.

Все заботы, все треволнения уходят – и я чувствую, как растворяюсь, исчезаю в ней. Все нарастает… набирает обороты… становится все сильнее. Внезапно в моем мозгу яркими вспышками начинают проноситься образы: ее чернильно-черные глаза и покрытое кровью тело, когда она вылезала из брюха коровы, убитая кошка, которую она прижимала ко рту, но остановиться я не могу. Я продолжаю двигаться внутри нее – вверх-вниз, вверх-вниз, пока от меня не остается ничего. Смешение, лавина из крови, мрака, желания и инстинктивной нужды. Жизнь и смерть, слитые в едином порыве.

Я лежу на Эли, боясь шевельнуться… боясь даже посмотреть на нее. Меня смущают мысли, которые только что пронеслись в моей голове, но когда она начинает гладить мой затылок и шепчет: «Я люблю тебя», – я понимаю, что все хорошо… что все это настоящее. Это Эли. Это я.

Я вдыхаю запахи ее волос, дыхания, пота, когда вдруг слышу урчание в ее животе. Я смеюсь, уткнувшись в ее плечо, и падаю на кровать рядом с ней. Эли испускает тихий вздох и поворачивается на бок. Она спит.

Я встаю с кровати и натягиваю джинсы. Я и не подозревал, что держался так долго, но небо за окном уже темнеет.

У Эли снова урчит в животе. Она шевелится, но не просыпается.

Я целую ее в лоб:

– Я найду тебе что-нибудь поесть.

Я спускаюсь на кухню, щелкаю выключателем, но электричества нет. Я поднимаю телефонную трубку – но на линии царит мертвая тишина. Это очень странно.

Я смотрю на счета, прикрепленные магнитом к дверце холодильника. Похоже, до последнего времени мы платили исправно, но кто знает, сколько дней назад мама перестала заниматься делами.

Впрочем, это неважно. Как только я разберусь с похоронами Джесс и найду для мамы психотерапевта, который ей поможет, я продам ферму. Продам все, абсолютно все. Я ничего не должен моим предкам. Я знаю, Умничка меня не поймет, но она это переживет. Возможно, мы с Эли поедем вместе с ней в Калифорнию. Джесс всегда говорила, что хочет уехать туда. Я уже вижу, как Эли и Умничка вместе играют в пене прибоя, строя замки из песка.

Я замечаю свое отражение в стеклянной дверце буфета – и вижу широкую дурацкую улыбку. Несмотря ни на что, несмотря на всю трагедию, я чувствую себя счастливым. Наконец-то мы избавились от зла. И впереди у нас только безоблачные голубые небеса.

Я одну за другой открываю кухонные полки, но там почти ничего нет. Только несколько отдающих затхлостью крекеров с солью и немного арахисового масла. Что ж, придется обойтись хотя бы этим. Я кладу еду на тарелку и беру нож.

Идя обратно к лестнице, я слышу жужжание мух. Мне хочется его проигнорировать, но теперь оно стало таким громким. Как же я не слышал его раньше? Я вхожу в гостиную – и у меня подгибаются ноги.

Стена над каминной полкой покрыта жужжащей массой мух, но теперь эта масса уже не бесформенна. Мухи образуют идеальный крест на месте распятия, которое висело здесь прежде. То самое распятие, которым мой отец убивал стельных коров.

Я роняю тарелку с едой и закрываю руками уши, но все равно слышу, как они жужжат. И это не просто жужжание… кажется они что-то говорят, что-то шепчут. Я прислушиваюсь.

– Он грядет, он грядет, он грядет, он грядет, – слышится опять, опять и опять. Вот что все это время слышала моя мать… это было реально .

– Этого не может быть. Ведь мы провели экзорцизм. Дьявол был изгнан из наших мест. – Я, пошатываясь, выхожу из гостиной, ища глазами мухобойку, когда до меня доносится истошный крик Эли.