Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Я несусь наверх, вбегаю в свою комнату, и у меня падает сердце. Эли, сжавшись в комок, забилась в угол, обернутая простыней, на которой краснеют пятна крови, и по ее покрытому землистой бледностью лицу течет пот.

– Что стряслось? – спрашиваю я, подходя к ней. – Это сделал с тобой я?

– Не знаю. – Она тяжело дышит. – Но что-то не так.

– Что с тобой? – Я сажусь рядом с ней на корточки.

Она медленно отводит простыню в сторону, и я вижу ее раздутый живот с туго натянутой кожей.

– Что это? – Я оседаю на пол.

– Клэй, – с ужасом говорит она, схватив меня за руку. – Внутри меня что-то есть… что-то живое . Пощупай его.

Она кладет мою ладонь на свой живот, и едва я касаюсь его, как изнутри в мою руку что-то бьет.

Эли вопит от боли.

– Я… я не понимаю. – Я отодвигаюсь назад.

Она издает захлебывающийся стон, в то время как ее живот вздымается и ходит ходуном.

Я сжимаю пальцами голову, пытаясь взять себя в руки, пытаясь думать.

– Нам надо привести сюда мисс Грейнджер… и экзорцистов… они поймут, что нужно делать.

Мое внимание отвлекает громкий настойчивый лай, я встаю, смотрю в окно и вижу Хэмми, который стоит на краю пшеничного поля и, ощетинившись и глядя на землю, рычит. Из земли высовывается маленькая ладошка, и я сразу же думаю о том, как Эли вылезала из той коровы. И в ужасе смотрю, как на поверхность из ямки в земле вылезает эта гребаная кукла-пупс и встает на ноги. Кукла смотрит вверх, уставясь на меня своими большими, блестящими черными глазами, и ухмыляется.

– Она живая, – шепчу я.

Проклятая кукла все это время ходила по комнате Джесс. Кукла с групповой фотографии наших предков.

Кукла-пупс бросается бежать в пшеницу, а Хэмми пускается в погоню за ней. Я прижимаю лицо к стеклу, чтобы видеть все яснее.

И тут вижу их.

Остальных.

Сотни и сотни людей идут сквозь пшеницу, направляясь прямиком к нашей ферме.

Я мигаю, крепко зажмурив глаза и открыв их опять, в надежде на то, что это всего лишь очередное видение, но нет, в зрелище этой толпы есть что-то, что кажется мне не просто реальным… а неотвратимым. Как же так, ведь все это должно было закончиться. Возможно, экзорцисты совершили ошибку и изгонять дьявола нужно было из меня.

– Нам надо убираться отсюда. Надо вернуться в тот хлев для стельных коров, – говорю я, собирая одежду Эли. – Нам придется бежать.

– Бежать? Я… я не могу. Тебе придется оставить меня здесь и привести кого-нибудь, кто может оказать мне помощь.

Я беру ее на руки.

– Я тебя не оставлю. Что бы ни случилось… что бы ты ни увидела… я с тобой. Ты меня поняла? – Я заставляю ее посмотреть на меня и с облегчением вижу, что это по-прежнему моя Эли, девушка, которую я люблю, с нежными карими глазами. – Просто держись за меня, и все, – говорю я, неся ее на руках на первый этаж, мимо мух и их мерзкого шепота.

Открыв парадную дверь, я вижу, что все пшеничное поле от края до края заполнено людьми, а за ними сквозь пшеницу идут еще сотни и сотни. Одних я никогда в жизни не видел, в других узнаю горожан.

– Дейл! – кричу я. Он улыбается, но это не его улыбка. Его глаза чернильно-черны – они мертвые, нечеловеческие. Совсем как в моем видении… в том, которое явилось мне во время матча.

Теперь Дейл один из них вместе с Грегом Тилфордом, преподобным Деверсом, миссис Гиффорд, мистером Коксом… теперь они часть всего этого.

– Клэй… что это с ними? – спрашивает Эли. – Почему они так улыбаются? Что случилось с их глазами? Почему они не хотят нам помочь?

Держа на руках Эли, я бросаюсь бежать в сторону ранчо Нили.

– Не подходите к нам, мать вашу! – кричу я, мчась сквозь пшеницу, но они повсюду. Они не пытаются нас схватить, но следуют за нами по пятам. Наблюдают. Вокруг уже так темно, что я могу разглядеть только то, что находится в нескольких футах впереди, но я слышу, как они дышат вокруг меня.

Я ни за что не смогу добраться до хлева, неся на руках Эли. Но тут я различаю виднеющийся на некотором отдалении неясный силуэт комбайна и ускоряю свой бег.

Я спешу, чтобы оставить позади этих одержимых, но мне никак нельзя споткнуться и упасть, ведь Эли и без того совсем худо. Она то и дело утыкается лицом в мое плечо, пытаясь заглушить очередной крик боли, и ее живот вздымается и ходит ходуном. Похоже, ей становится все хуже. Мои мышцы горят, но я продолжаю бежать вперед, к комбайну. Что бы с ней ни происходило, мисс Грейнджер наверняка будет знать, что делать. Она просто обязана это знать. Я не могу потерять Эли опять.

Когда я поднимаю Эли, чтобы посадить ее в кабину комбайна, из моего кармана, звякнув, выпадает связка из всех ключей.

– Черт, черт!

Я становлюсь на четвереньки и начинаю шарить по устилающей землю соломе. Один из обмолоченных колосков с хрустом ломается, я поднимаю голову, боясь как что-то увидеть, так и не увидеть ничего, но теперь вокруг уже царит непроглядная тьма.

– Клэй, поторопись, – слышится молящий голос Эли.

Я лихорадочно шарю в полной темноте.

– Ну же… давай, находись! – шепчу я. Наконец мои пальцы касаются холодного металла, и я с облегчением выдыхаю воздух. – Нашел! – кричу я Эли. Сжимая в руке ключи, я залезаю в комбайн. – Ты готова? – спрашиваю я.

Хотя Эли по-прежнему мучает боль, она кивает, устраиваясь у меня на коленях.

Я поворачиваю ключ в замке зажигания, и двигатель, взревев, оживает, а фары освещают сотни человеческих тел, толпящихся вокруг нас. Эли кричит, уткнувшись лицом в мою шею. Они просто стоят в пшенице, уставившись на нас – у всех их застывшие, больше похожие на гримасы улыбки и эти чернильно-черные глаза.

– Езжай… езжай! – кричит Эли.

Я подавляю все нарастающий в моей душе ужас и, выжав сцепление, включаю передачу. В освещенное фарами пространство, пошатываясь, входит шериф Илай.

– Подожди! – кричит он, размахивая руками.

Его глаза выглядят нормально. Он не превратился в одного из них. Я пытаюсь ударить по тормозам, дать задний ход, повернуть руль, чтобы не наехать на него, но ничего из этого не срабатывает. Я даже выдергиваю из замка зажигания ключ, но и это не действует – комбайн не останавливается и упрямо продолжает двигаться вперед.

– Уходи!.. С дороги!.. Скорей! – ору я, но Илай просто смотрит на меня, застыв в шоке, и идущий вперед комбайн наезжает на него. Раздается жуткий вопль, за ним тупой звук удара, и на ветровое стекло брызгает кровь.

– О, боже… Боже… я убил его!

Я думаю, что, быть может, стоило бы выскочить из комбайна, но Эли корчится от боли. В ее состоянии нам никогда не добраться до хлева пешком.

Люди впереди отходят в стороны от комбайна, двигаясь еле-еле, как будто им все равно, задавим мы их или нет. Правда я не смог бы остановить комбайн, даже если бы захотел – теперь он живет своей собственной жизнью.