Бентли Литтл - Университет [litres]

Именно он просмотрел телефонную книжку погибшего и позвонил всем его друзьям, чтобы сообщить о случившемся. Это был странный, сюрреалистический и очень неприятный опыт, после которого ему захотелось принять душ, как будто он подслушивал людей и шпионил за ними, вмешиваясь в их частную жизнь. Самыми тяжелыми были первые несколько звонков. Джим заранее не готовился и поэтому, не зная, что и как говорить, просто выпаливал информацию о том, что Хови мертв.

Убит.

Нет, этого слова он не употреблял, не мог заставить себя назвать вещи своими именами; но того факта, что Хови мертв, и так было достаточно. И, произнося эти слова, Джим смог, яснее чем прежде, понять, что его друга больше нет, что он никогда больше не услышит звуков его голоса, шуршания колес его моторизованного кресла. Так что, когда после слов о смерти Хови люди на другом конце умолкали, он с трудом сдерживал слезы.

А сейчас Джим стоял в церковном приделе, возле гроба, в котором находилось тело Хови, и вновь чувствовал ту же самую острую потребность расплакаться. Он поднял глаза к потолку, задержал дыхание и попытался думать о гольфе, об опере, о множестве нудных вещей, которые не имели никакой эмоциональной связи с происходившим, с тем чтобы отвлечься от чувств, его переполнявших, но ему это не удалось, и по щекам, наконец, полились слезы. Джим вытирал их правой рукой, а за его левую крепко держалась Фэйт.

Дышал он глубоко – вдох-выдох, вдох-выдох, концентрируясь на ритме, – и мало-помалу боль утихла – по крайней мере, на какое-то время. Паркер благодарно взглянул на Фэйт, сжал ее руку, и она улыбнулась ему.

«Фэйт так и не узнала Хови», – подумал он и неожиданно почувствовал, что слезы готовы вернуться.

Джим думал о Брее, о том, как умер Хови, и его печаль сменилась гневом, которому он был благодарен за то, что тот привел его в чувство.

Родители Хови захотели открытый гроб, объяснив, что это будет их последний шанс увидеть сына, и хотя Джиму эта идея не понравилась, потому что он не хотел, чтобы последним образом Хови, оставшимся в его сердце, был образ его трупа, но это было не его решение, он не мог его комментировать и никому ничего не сказал по этому поводу.

Похоронное бюро прекрасно выполнило свою работу. Насколько понимал Джим, Хови сильно избили, у него были сломаны несколько костей и здорово повреждено лицо, но сейчас – с помадой на губах и гримом на лице – мертвый Хови в гробу был гораздо больше похож на живого Хови, чем та изломанная и избитая фигура, которую нашли в спортивном зале.

Джим стоял над гробом, глядя на своего друга. Здесь, в этом гробу, окруженный гофрированным белым шелком, Хови выглядел маленьким, сжавшимся, похожим больше на ребенка, чем на взрослого человека, и последствия мускульной дистрофии были заметны как никогда. Была сделана попытка распрямить его невероятно тонкие руки, положить их вдоль его тела, но они сгибались в локтях и скручивались в кистях, а все его тело казалось бесформенным и почти нелепым в обрамлении необходимых аксессуаров, сопровождающих стандартизованный похоронный ритуал.

За ними стояли еще люди, и хотя Джим был против идеи открытого гроба, ему не хотелось двигаться вперед и освобождать им место. Ему казалось неправильным оставить Хови одного, позволить другим, не таким близким, его друзьям и знакомым подойти к нему. Он повторял себе, что Хови больше нет, что теперь он в раю или в аду, или куда там еще попадают души усопших в промежутках между реинкарнациями, но, хотя и старался уверить себя в том, что то, что лежит перед ним в гробу, это только пустая оболочка, эмоционально Джим чувствовал себя так, словно бросает друга, так что Фэйт пришлось увести его силой.

Все они набились в кабинет Йена: Бакли, сам Йен, Джим, Фэйт и Гиффорд Стивенс. Пока они ждали Стивенса, по холлу прогуливался Кифер, притворяясь, что носит бумаги из своего кабинета в секретариат. Было очевидно, что завкафедрой пытается шпионить за ними, и Йен нервничал от того, что не знал, делает ли это Кифер из чистого любопытства или что-то заставляет его это делать.

Паранойя.

От нее все сложнее и сложнее избавляться.

Сегодня вечером в университетском театре должно было состояться собрание. Бакли зарезервировал помещение, написав в форме, подсунутой ему каким-то бюрократишкой, что собирается использовать его для демонстрации фильма на своем потоке. Они охватили всех своих друзей и знакомых, надавили на них с тем, чтобы те завербовали своих друзей и знакомых, и теперь надеялись на приличную аудиторию, на широкий срез университетской общественности, от которого можно было ждать новых идей и планов.

Йен играл роль главного чирлидера проекта, полностью поддерживающего его идею, но в душе он уже сомневался, получится ли из этого что-то путное. Те преподаватели, с которыми Эмерсон разговаривал и которым, он был уверен, можно было доверять, обещали прийти, но ему казалось, что они недооценивают всей важности события. Он пытался донести до них мысль о необходимости немедленных действий, но, хотя на словах они с ним и соглашались, было в их ответах что-то завуалированное, как будто они реально не понимали всю серьезность ситуации.

Или боялись.

Вот это ближе к истине. Они вели себя так, будто чего-то боялись.

На совещании в своем кабинете Йен взял на себя роль председательствующего, повторил еще раз то, что надо было повторить, и притворился, что все идет своим чередом – так, как и было запланировано.

– Мы смогли переговорить с кем-то в администрации? – задал вопрос Бакли.

– А ты догадайся с трех раз.

– Я знаю декана Йенсена, – вызвался Джим. – Могу ему позвонить.

Бакли решительно отмахнулся от этого предложения.

– Скользкий чувак. Полное ничтожество.

– Я звонил президенту Лэнгфорд, – сообщил Йен. – Дважды. Но она была занята. Сегодня, по пути сюда, я зашел к ней, но секретарша сказала, что она на совещании.

– И ты в это поверил?

– Нет.

– Это плохой знак.

Какое-то время все молчали.

– Вы хорошая студентка и работаете в библиотеке. – Бакли повернулся к Фэйт. – А вам никогда не приходило в голову сесть, настроиться и хорошенько порыться в литературе?

– Я больше не работаю в библиотеке, – негромко ответила та.

– Мне кажется, здесь мы недорабатываем. Еще ни разу я не сталкивался с проблемой, которую нельзя было бы решить, порывшись хорошенько в литературе. Может быть, стоит поручить это какому-нибудь выпускнику? Вдруг под этим зданием, где-то глубоко-глубоко, спрятана комната, хранящая тайные знания? А может быть, где-то лежит готовая работа, посвященная предрасположенности нашего кампуса к насилию и сверхъестественному?