Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Возвращаясь с рыбалки, Даэд останавливался на пороге, смеясь и пытаясь среди цветных облаков разыскать ее светлую голову, тонкий профиль с опущенными ресницами — Неллет не просто ставила в вазы свои букеты, а колдовала над каждым, трогая стебли, касаясь лепестков, будто прислушиваясь, прикрывала глаза. И кивнув, добавляла к цветам то изогнутую коряжку, то длинные стебли водяной осоки.

Получилось очень красиво. Но Даэда беспокоило выражение замкнутого лица. Слушая цветы, Неллет становилась очень похожей на молодую женщину, высеченную на древнем камне. Несколько раз Даэд пробовал завести разговор об этом сходстве, но ничего не узнал. Неллет не желала говорить о развалинах.

Однажды, в разгар эппа-месяца, сидя на расстеленной циновке, Даэд веточкой начертил на песке карту. Все, что успел узнать о месте, которое стало их домом. У его загорелых колен круглились два мыса, он уже знал, что это именно длинные выступы скал в открытое море, потому что Неллет несколько раз упоминала внешние пляжи и внешнее побережье, в отличие от лагуны, объятой скальными берегами. За пустой полосой песка он начиркал беспорядочные полоски, означающие рощицы и между ними — пятнышки больших полян, слева извито улегся ручей, справа наискось — тот самый кустарниковый буш, за которым большая поляна, роща черных глянцевых деревьев (Неллет назвала их веврами, вспомнил, рисуя на песке рифленую колонну), а прямо, посреди светлой рощи ромелий, украшенных высокими пучками гибких ветвей — их родная поляна, плетеный дом в самом центре, и (он поставил точку) в сердце хижины — постель.

Он посмотрел на мокрую голову в синей воде, помахал Неллет рукой. И заполнил пространство за их поляной ровными штрихами. Это были те, высоченные колючие деревья, на одном из которых напала на него черная птица со сверкающей шеей. Они уверенно поднимались по пологому склону.

Становясь на колени, Даэд потянулся и в самом конце своей карты поставил точку, воткнув в нее веточку. Вершина, дальше которой он ничего не видел. И если память и зрение его не подвели, оттуда вырвался бледный луч белого света, мгновенно сменяясь ярким блеском солнца, что вынырнуло из мокрых облаков.

На рисунок легла тень. Даэд выпрямился, стоя на коленях. Неллет ступила ногой в середину карты, топнула, выворачивая песок мокрой ступней. Слабые линии рушились, осыпаясь.

— Пойдем, — сказала сверху, оставаясь для него неразличимым черным силуэтом, — вставай.

Он поднялся. Вместе, наспех собрав принесенные с собой вещи, они углубились в рощу, пересекая небольшие, полные ярких цветов поляны. Неллет молчала. И Даэд молчал тоже, не понимая, сердится ли она и нужно ли ему сердиться в ответ.

В хижине стояло мягкое тепло, насыщенное запахами цветов. Некоторые увядали, клоня головки и расслабляя стебли, ложились на стол и падали на пол. Даэда удивляло отношение Неллет к погибающим цветам. Пусть бы росли, где растут, предлагал он ей, мы все равно целыми днями на полянах, там век цветов тоже короток, но ты не будешь видеть, как они увядают. Принцесса качала головой. Говорила, касаясь слабеющих лепестков «они живые, видишь, и имеют право умереть, я уважаю их право».

Поначалу он не слишком задумывался об истинной сути этих слов. Но лицо Неллет на древней стене, источенное дождями и ветрами, заставило мысли работать в новом направлении. Великая принцесса Неллет, дочь без родителей, принцесса без королевства. Полным титулом ее называли редко, и для мальчика Даэда он звучал просто красивыми словами. Но видя, как бережно она трогает увядающие лепестки, провожая цветы в их смерть, вдруг попытался понять, как же это — нести ответственность за судьбу целого народа, заключенного на уровнях Башни. Одна, без старших, какие бывают в каждой обычной семье. И еще — вечно юная, существующая с первого дня Башни, вместе с ней. Никогда не думал он, что может случиться, если не станет принцессы Неллет. Потому что так не бывает. Она должна быть всегда. Мы умираем, думал Даэд, стоя в дверях хижины, полной цветочной жизни и смерти, уходим от возраста или болезней. А она — нет. Вдруг Неллет завидует цветам, которые имеют право умереть. Прекратиться. И это женское лицо на барельефе. Вдруг это тоже она? Пусть качает головой, отказываясь, но может быть нынешнее существование в тихом сытном краю, с опасностями, которых можно легко избежать, главное — придерживаться несложных и немногих правил, может быть, это такой дар ей: стать самой обычной молодой женщиной, бегать босиком по песку, купаться, есть самую простую еду, и засыпать рядом с любимым. Да, она говорила, что любит. И вдруг в этом прекрасном земном (она так сказала, это — земное место) месте, находится напоминание о ее бесконечной юности, которая длится и длится. А кто же тогда этот высокомерный красивый мужчина, что без слов говорит что-то в маленькое подставленное ухо, вызывая спокойную улыбку? Один из бесконечной череды весенних мужей?

Мы проживем нашу весну, думал Даэд, заходя следом за молчаливой Неллет в хижину, идя к постели, укрытой узорчатым покрывалом, садясь рядом. А потом я стану взрослеть и состарюсь, а Неллет снова и снова возьмет себе молодого мужа. Я умру. И может быть, мое лицо тоже высекут на полупрозрачном камне стены.

Эти мысли не давали ему сосредоточиться. Нависая над светлым лицом, он сопротивлялся рукам, которые пытались обнять, притягивая к себе.

— Неллет…

Она открыла глаза, не отпуская его плеч.

— Ты отправляешься каждую весну? Сюда?

— Что? — в зеленых глазах плескалось непонимание и Даэд уже пожалел, что задал бесполезные вопросы, но разум его метался, требуя каких-то объяснений, а времени придумать новые, более настоящие вопросы, не стало.

— Ты забираешь сюда каждого весеннего мужа? И после меня заберешь другого?

— Ты один. Я не понимаю, о чем ты говоришь, Даэд. Я люблю тебя.

Глаза снова закрылись, а он не мог закрыть своих. Темные, чуть рыжеватые ресницы лежали ровными полукругами, на переносице солнце насыпало еле заметные веснушки. Губы, обветренные свежими морскими ветрами, приоткрылись, показывая влажную полоску зубов. И он, мучаясь ревностью и печалью, придавленный и разрываемый сотней неузнанных вещей и неотвеченными вопросами, которых все больше, прижал ее собой к постели. Почти грубо, но одновременно с такой огромной нежностью, что у него задрожали руки, слабея в запястьях.

В главный момент она не вскрикнула, не прикусила губу, только открыла глаза, жадно глядя на его лицо, а он закрыл свои, чтоб не увидела, как уходит его смешная, отчаянная надежда. Надежда сердца, вступающая в противоречие с мыслью и знанием. Ты не первый у великой принцессы Неллет, напомнила ему голова, и ты это знал. Смешно было надеяться. Но он все же надеялся.