Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

— Прости. Ты не виноват. Я сама. Я не хочу счастья. Его не надо.

— Как не надо? — пораженный Даэд сжал ее пальцы, — ты не хочешь быть счастливой? Я думал. Если мы. Вместе.

— Это плохо. Нельзя хотеть счастья. Оно очень жадное, Даэд. Если ты поддашься ему, счастье сожрет тебя.

Она говорила с печальной уверенностью. И в голосе звучал тот самый страх, который появился после найденного в роще черных вевров барельефа.

— Глупости. Ну, подумай сама, как может стремление к радости принести горе? Может быть, в твоем прошлом было что-то…

— Не хочу говорить, — быстро перебила его Неллет.

— Было что-то плохое, — не поддался Даэд, — поэтому ты боишься. Нельзя бояться радости, моя Нель, пойми. Нужно стремиться к ней. Или ты и меня боишься?

— Нет, — по голосу было слышно, улыбнулась.

— Тогда иди сюда. Я твой муж, я тебе велю.

— Ой-ой…

Он обхватил ее талию, повалил, целуя в шею и смеясь ее смеху. Уложил, разглядывая в полумраке светлое лицо с большими глазами.

— Я никому не позволю тебя обидеть. Все что было, оно в прошлом. Теперь я твой муж и я тебя защищу. Поняла?

— Какой же ты глупый. Глупый маленький хвастун. Но мне это нравится.

Они перестали говорить, потому что пришло время заняться любовью и после, усталые, лежали, как нравилось обоим, навзничь, глядя в потолок и переплетя пальцы.

— Ты спишь?

— Да.

— Спи, мой лепесток. Ты самая красивая.

— Даэд?

— Что, моя утренняя птичка?

— Ты никогда не бросишь меня?

— Ты глупее меня, Нель. Как я могу тебя бросить? Никогда.

— Хорошо. Я подумала. Ты можешь спрашивать меня. О чем хочешь. Я постараюсь ответить, если знаю ответы. Я больше не буду убегать от них. Утром, ладно? Я совсем уже сплю.

— Спи, моя Неллет.

Он мог повторять это бесконечно. Моя. Моя Неллет. Это резко и сильно кружило голову, наполняя сердце тоской. Он всего лишь один из весенних мужей. Наверное, каждый из них любил ее так же сильно.

— Даэд? — еле слышный шепот повис в темном воздухе, в котором не было посторонних звуков. Только биение сердец и сдвоенное дыхание.

— Что?

— Сейчас. Прямо сейчас, ты счастлив?

— Да. Прости.

— Тебя совсем ничего не тревожит?

Он повернулся на бок, в тени блестели ее совсем не сонные глаза.

— Многое тревожит. Я не знаю, когда все закончится. Не знаю, что с нами будет. Меня пугает то, что находится дальше, в тех местах, что пугают тебя. Я боюсь, что ты заблудишься и упадешь, сломаешь ногу, а я не сумею тебя найти. Боюсь, что один из ночных охотников взбесится, выскочит днем и покусает тебя. Боюсь тех змеек, которых ты мне показала, что могут сильно укусить. А я не буду знать, как тебя спасти…Еще эти морские твари. Помнишь, одна заплыла в лагуну днем? Я никогда не видел таких огромных. Еще боюсь, что ты объешься орехов и у тебя разболится живот.

— Хватит, Даэд! — она смеялась, толкая его ладонью в грудь, — перестань. А как же счастье? Разве бывает так, чтоб столько страхов, и вдруг оно тоже?

— А разве бывает по-другому? — удивился Даэд, обнимая ее за плечи и снова укладывая рядом.

Неллет промолчала. Зевнула намеренно громко. Но через минуту проговорила неохотно, видимо, вспомнив свое обещание не увиливать от заданных вопросов.

— Бывает, любимый мой. И это очень страшно. Можно мы будем спать теперь?

— Конечно, моя ночная звездочка. Моя глупая любимая великая принцесса.

— Перестань.

— А ты спи.

— Я сплю.

Он лежал рядом, слушая, как выравнивается ее дыхание. И когда оно стало совсем, по-настоящему сонным, криво улыбнулся. Когда Неллет спала, то иногда сопела, или бормотала что-то невнятное, обиженным детским голосом, от которого у него рвалось сердце. Если бы еще не память о том, какая она в Башне. Может, он сумел бы держаться и ощущать себя настоящим суровым мужчиной. Как, например, Вест-бродяга. Или шумные нижние охотники, на которых ичи смотрели во время праздников, завидуя арбалетам и крыльям, сложенным на спинных панцирях. Но Кшаат с ними, всеми настоящими мужчинами всех миров — реальных и сновидческих. Если она лежит рядом и сопит, как наплакавшаяся девочка.

— Я никогда тебя не оставлю, Неллет, — сказал, еле шевеля губами, боясь разбудить, — я — никогда. И пусть все будет против, пусть я все нарушу. Но — никогда. Спи.

Утром он проснулся один. Сердце мгновенно забилось, пока голова услужливо подсовывала все перечисленные ночью страхи, щедро добавляя новых. Еще никогда Неллет не уходила из хижины сама, не дождавшись его пробуждения.

«Сам виноват. Ты первый удрал, напугав ее. Теперь поймешь, что она чувствовала».

Но Даэд приказал мыслям замолчать. Быстро накинув свою тунику, подпоясался плетеным ремнем. Выскочил, ладонью протирая заспанное лицо. Закричал, тревожа пеструшек, что снялись над кронами галдящей стайкой:

— Неллет!

В этот раз он не стал метаться по всем привычным местам. Ответа на крик не было и Даэд помчался к стене кустарника, заранее репетируя сердитые упреки, которые скажет, уводя ее от руин. Но когда продрался через заросли, пробежал по тропе, вспугивая бабочек и ос, пересек поляну и вошел в темную рощу вевров, то остановился, с удивлением всматриваясь в танцующие узловатые стволы. Вроде бы именно там, впереди, должна белеть стена, но ее не видно. Только черные горсти глянцевых листьев на концах низких ветвей. И в полной тишине иногда хлопанье крыльев и птичьи крики над головой.

— Неллет? — страхи снова пришли, крутясь в голове.

Он медленно пошел, стараясь спиной ощущать, где находится поляна, уже скрытая густой черной зеленью. Через непонятное время встал, понимая — заблудился. Как сам учил Неллет, постоял с закрытыми глазами, слушая, какое направление подскажет сердце, но вскоре с досадой открыл их, не сумев сосредоточиться. В голову лезло воспоминание о том, как попыталась она и вместо Даэда нашла другое, то, к чему привело ее сердце — развалины старой стены. Это оказалось сильнее, да, очередной муж великой Неллет, прошептал ему внутренний голос, который уже сложно было усмирить. Может, и ты не сумеешь найти возлюбленную, пока будешь торчать корягой посреди черной рощи… Кто знает, куда тут, в зарослях мрачных вевров, потянет тебя твое сердце.

Он нахмурился и пошел просто так, почти не глядя по сторонам, резко отводя от лица упрямые ветки — у глянцевых листьев оказались болезненно жесткие края, почти как лезвия ножей со старой заточкой.

И проблуждав, как ему показалось, бесконечное время, выскочил вдруг на тесную полянку, совершенно круглую, как полная луна без изъянов. Густые заросли прерывались с одной стороны, вернее, вздымались вверх, плотно охватывая небольшое ажурное здание такого же белого полупрозрачного камня, как давешняя разрушенная стена. Внутри, за тонкими колоннами, сильно поврежденными временем, виднелся силуэт в знакомой синей тунике.