Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

— У него в ноге заноза. Я перевязал рану и остановил кровь, но, я думаю, рана всё равно воспалилась. Если ты, конечно же, не будешь против, я бы предпочёл чтобы ты забрал его с собой.

— Я не против, — ответил я. — Возьми Гамина тоже — мне хватит одной собаки, чтобы закончить охоту. Что-то не так, это доставит излишние хлопоты?

— Отчасти.

Птицы гнездились в пределах четверти мили от невысоких зарослей молодых дубов. Тетерева в частности, в основном живут в ольховой роще. Кулики же беспрепятственно бродили по зелёным лугам. А в озере… в озере было ещё что то. Я не могу сказать с уверенностью, что это было, но когда я гулял по чаще, стайка каролинок резко встрепенулись, и тут же ринулась в лес, как будто за ними гналась стайка лисиц, что так и норовили бы ухватить птиц за пёстрые перья.

— Лисы, точно лисы, — подумал я. — Я возьму Волли, остальными собаками занимайтесь сами — у них плохо с дисциплиной и они должны научиться выполнять команды. Я вернусь к обеду.

— И ещё один момент, сэр, — сказал Девид, зажав ружьё подмышкой.

— Да?

— Я видел человека в лесу. Он был там — в дубовой роще — по крайней мере, я думаю, что видел кого-то там.

— Лесничий? Или дровосек?

— Я сомневаюсь, сэр. Во всяком случае — много ли видели узкоглазых дровосеков в наших-то краях?

— Человек восточной внешности? Нет. А ты видел кого-то?

— Я… я не могу быть уверен, что я видел. Не могу сказать точно. Его уже не было, когда я подошел к нему поближе.

— Его собаки учуяли?

— Этого я тоже не могу сказать точно. Собаки… вели себя странно. Гамин лежал на земле и рыл носом листву — думал, почуял живность какую, али ещё чего, а Миоче как раз начал скулить, и думаю, именно в этот момент Волли подцепил занозу.

— А Волли, он тоже скулил?

— Он вёл себя вообще очень странно. У него шерсть встала дыбом от страха, и он даже не погнался за сурком, что быстро юркнул на ближайшее дерево.

— Я думаю тогда понятно — он испугался силуэта в зарослях. Девид, я не хочу вас оскорбить, но ваш азиат — какой-нибудь трухлявый, старый пень или кочка, или куст… Давайте сюда поводок.

— Наверное, вы правы, сэр. Доброго вам дня, — сказал Девид и ушел вместе с остальными собаками Гордона, оставив меня и Волли наедине.

Я смотрел на собаку, собака не отводила своих глаз от меня.

— Волли!

Пёс сел, после чего юлой закрутился на месте, быстро переставляя лапы. Его яркие, карие глаза блестели.

— Ах ты, мохнатый обманщик! — сказал я. — Ну, друг, расскажи, что это было? Дерево? Холм? Холм! Хороший мальчик! А теперь давайте поймаем что-нибудь, и чтобы сделать это — ты должен вести себя максимально тихо.

Волли развернулся на месте и направился в сторону леса. Я последовал за ним. Пёс прислушался ко мне и благородно игнорировал наглых барсуков и ещё тысячу и один запах животных, которыми были исполнен лес. Обычная собака не успокоилась бы, пока не выяснила источник каждого их них. Пожухлые, похоже, не истлевшие до конца ещё с прошлой осени листья шуршали под ногами, путаясь в мелкой листве и сухих ветках, которые с треском ломались под ногами, когда мы шли по роще. Каждый маленький ручеек стремился слиться в один поток, стремясь к озеру, весело подхватив падающие листья, разноцветными корабликами унося алые листья клёна и желтые листья дуба своим юрким потоком вперёд. Прямые лучи солнечного света отражались от глянцевой поверхности озера, пытаясь пробить призрачный барьер, и озарить своим цветом тёмную глубину, где на самом дне, среди мелких, шлифованных водой камешков, сновали туда-сюда занятые своими делами пескари. Сверчки пели в густой, терпкой, зелёной траве. Здесь не было той тишины, которая была в роще.

— Вперёд! — скомандовал я Волли.

Собака устремилась вперёд, сделала оборот вокруг себя, потом круг по зарослям вокруг нас, и в какой-то момент замерла на месте, словно окаменела, и покрылась бронзой, как статуя. Я сделал шаг вперёд, взял пистолет обеими руками, один шаг, второй, третий… может быть, я сделал шагов десять, в то время как огромный рябчик промелькнул в зарослях, устремившись куда-то вглубь леса. Из моего пистолета вырвалось воющее, алое пламя, разнося жуткий грохот по всему лесу, и сквозь тонкую вуаль пороховых газов тёмный силуэт упал с ветки, подняв в воздух облако перьев, таких же бурых, как и листья под ногами.

— Взять!

Волли принялся выполнять приказ. В какой-то момент он остановился, принюхался, выгнул шею, напряг хвост, но тут же преодолел своё желание устремиться вперёд, поднял с земли комок бронзовых перьев, аккуратно сжимая в пасти тушку. Жадно, по-собачьи дыша, он положил птицу мне под ноги и сел рядом, поджав под себя лапы и положив голову на землю. Я уложил тушку в карман, склонился над Волли и почесал его за ухом. Затем, зажав пистолет под мышкой, я жестом указал собаке двигаться вперёд. Должно быть, было уже около пяти, когда я нашел небольшой разлом в скале, устроился на привал и сел на камень, чтобы перевести дух. Волли нагнал меня и сел рядом, устроившись прямо на траве недалеко от моих ног.

— Чего? — спроси я.

Волли поднял лапу, которую я взял.

— Мы так точно не успеем вернуться к ужину, — сказал я. А ведь мы могли бы успеть раньше, если бы не ты. Ты ведь понимаешь о ком речь? Ох, ладно… Как твоя нога, ммм? Посмотри — вот! — Я достал тушку из кармана. — Это наш пернатый друг — если хочешь — можешь поиграть с ним. Просто высуни язык и… ну ты понял, о чём я. Я положу его сюда, на камень, среди веток и мха. Разве ты не хочешь перевести дух? Нет, уже бесполезно брать след и искать путь среди зарослей — запах табака уже перебил остальные запахи леса. Думаю, нам стоит немного вздремнуть, и отправится домой, когда уже взойдёт луна. Ты только представь, какой роскошный нас ждёт ужин! Подумай, как будет волноваться Хоулетт, если мы не вернёмся домой к ужину! Представь, сколько разного и интересного ты сможешь рассказать своим друзьям, Гумину и Миоче! Ты ведь хороший, хороший пёс. И, надо признать — ты утомил меня — я очень устал. Я едва ли стою на ногах и приходится прилагать уйму усилий, чтобы не заснуть прямо здесь.

В отличие от меня, Волли не сильно устал. Он лёг на листья у моих ног, но я всё же подождал, пока он не уснёт, чтобы задремать самому. Вскоре он заснул, действительно заснул, шевеля задними лапами во сне — ему наверняка снилась охота. Я и сам не заметил, как задремал, и мне показалось, что солнце так и не зашло, когда я закрыл глаза.

Волли поднял голову, посмотрел на меня, надеясь, что я проснусь, нервно ударил хвостом с полдюжины раз, надеясь привлечь моё внимание, шуршал сухой листвой, и, увидев, что это не возымело успеха, снова лёг на землю.

Я устало осмотрелся, и только сейчас заметил, в какое чудесное и прекрасное место я выбрал для привала. Это была идеальная, как на картине, круглая поляна, с ровным слоем зелёной одинаково высокой травы. Деревья, что нависали надо мной, казались огромными зелёными великанами. Они окружали поляну сплошной стеной зелени, вычеркнув из поля моего зрения всё, кроме маленького клочка бирюзово-синего неба надо мной. И только теперь я заметил, что я упустил кое-что еще — по центру поляны была довольно большая лужица, озерцо, с прозрачной, кристально чистой водой, на поверхности которой, отражалась, как в зеркале, зелёная трава и большой камень, что стоял прямо на его берегу. Едва ли можно было предположить, что эти деревья, травы, это озеро, эти блики в ветвях надо мной были созданы природой случайно. Я никогда раньше не был здесь, и не Пирпонт, не Баррис точно никогда не рассказывали мне об этом месте. Это было настоящее чудо, эта кристально чистая гладь озерца, изящная в своём великолепии, словно фонтан в римском соборе, словно жемчужина в раковине из зелени. Эти огромные деревья некогда раньше не росли здесь и не характерны для пейзажа Америки. Они подходят для волшебного, французского леса, где поросшие мхом стволы деревьев, а в чарующим полумраке шелестят ветки на безлюдных, одиноких, мрачных полянах, и в сумерках в размашистых кронах нашли свой приют феи и строгие, угрюмые фигуры безгласных теней.