Анатолий Пеннер - За гранью земной жизни – второй шанс

– Зачем же вы на газ перешли?

– Всё было великолепно до Чернобыльской аварии.

– А вам-то что с этой аварии? – недоумевает Иваныч. – К тому же там было не так уж и много жертв, да и те не были грешниками.

– Это, конечно, так, с грешниками проблем не было, – соглашается с ним Мефистофель, – но там наверху заволновались. Если от такой маленькой станции столько шума, то что будет, если какой-нибудь придурок кнопку нажмёт и начнётся ядерная война. Земля расколется, и ищи тогда грешников по всей вселенной. Да и праведников с облаков сдует. Все перемешаются. Сотни лет только на сортировку уйдут.

– Ну это не страшно. Вам всё равно больше делать нечего будет. Новых грешников-то больше не будет, получите всех сразу. Рассортируете и можете на пенсию отправляться.

– А ты-то чего развеселился? Пока что ничего не случилось. Мой указ действует.

– Какой ещё указ? – удивляется Иваныч.

– А я сразу после Чернобыля указ издал. Никаких козней против людишек, имеющих отношение к атомной энергии или оружию, не предпринимать. Принять все меры для их безаварийной работы.

– Я всё-таки не пойму, почему же вы тогда от атомной энергии отказались? – недоуменно спрашивает Иваныч.

– Так меня черти вынудили.

– Как это вынудили?

– Как-как… Демонстрации, протесты, забастовки.

– Демонстрации в аду? Это же абсурд!

– Ну да, до этого я тоже так думал, – раздражённо продолжает Мефистофель. – А тут заскакивает ко мне Жанночка и в панике кричит, что перед конторой собралась огромная толпа чертей и меня требует. Вышел я к ним. Жанна, конечно, преувеличила, толпа не такая уж огромная, чертей двести. Верней, даже не чертей, а чертовок – одни бабы стоят с плакатами: «Долой атомные электростанции! Нам нужны здоровые черти, а не лысые импотенты!».

– Так черти же вечные, на них же ничего не действует.

– Вот именно. Я им и говорю, вы что, бабоньки, мы же черти, нам эта радиация до лампочки. Тут они молча выволакивают из толпы с десяток чертей и ставят их передо мной. А у них у всех причёски как у тебя, да и на настоящих мужиков они тоже не похожи. Короче, стопроцентные импотенты.

– А без оскорблений нельзя?! – возмущается Иваныч. – Я не импотент, у меня просто временные проблемы.

– Ага, до того временные, что ты от радости повесился. Ну ладно-ладно, успокойся, меня твои половые проблемы не интересуют, пока. А вот с бабами лучше не связываться, и я дал команду потихоньку переходить на газ.

– Женщин испугался, – ухмыляется Иваныч. – А может, ты сам импотент?

– Опять борзеешь, – хмурится Мефистофель. – Просто с бабами лучше не связываться, ты шестьдесят лет прожил, а так ничего и не понял, придурок. Вспомни, сколько раз ты в своей жизни побеждал в споре с женщиной. То-то же.

– А ты сам-то, – не унимается Иваныч, – с секретаршей своей не можешь справиться: «Жанночка, Жанночка… А где она хвост прячет?» Был бы настоящим мужиком, так знал бы точно, где она его спрятала. Бонд наверняка знает. Да он, наверное, давно уже здесь, с Жанночкой, развлекается, её хвостик себе на пальчик накручивает.

– Ну ты достал! Ладно, я тебя за язык не тянул! – рычит Мефистофель. Нажав кнопку на селекторе, он велит секретарше: – Жанна, зайди пожалуйста.

Входит секретарша.

– Да, Мефистофель Иванович.

– Жанночка, этот тип тебя шлюхой назвал, – бесцеремонно заявляет Мефистофель. – Говорит, что ты там вместо работы с Бондом развлекаешься. Бонд, что, уже прибыл?

– Нет его ещё, Мефистофель Иванович.

– Так значит, это клевета! – злорадствует Мефистофель. – Что же ты это, любезный, бедную девушку обижаешь? А тебе, Жанночка, я думаю надо постоять за девичью честь, поставить, так сказать, этого типа на место.

Жанна с разворота бьёт Иваныча в глаз.

– Ну что, козёл, доигрался? Сейчас я тебе почки отбивать буду!

– Стоп, стоп, Жанночка, – останавливает её Мефистофель. – Значит так, по физиономии не бить, почки тоже отбивать не надо. Ты уж поаккуратней, чтобы следов не осталось, и чтобы калекой не был.

– Что же мне тогда можно? – недоуменно спрашивает Жанна.

– А ты по рёбрам пройдись. Руку сломай или ещё какую-нибудь мелочь ненужную. Между ног заедь, ему это дело ещё долго не понадобится.

Жанна с разворота бьёт Иваныча ногой по рёбрам и минут десять добросовестно обрабатывает его руками и ногами.

– Ради бога, уберите эту зверюгу! – в панике кричит Иваныч.

– Смотри-ка, Бога вспомнил, безбожник паршивый. Ладно, Жанночка, хватит пока, – останавливает Жанну Мефистофель и, повернувшись к Иванычу, замечает укоризненно. – А тебе, я думаю, не мешало бы извиниться перед невинной девушкой.

– Мефистофель Иванович, за «зверюгу» ему не мешало бы ещё разочек врезать, – недовольно заявляет Жанна.

– Ну так врежь, Жанночка, врежь.

Жанна ухмыляется и вновь с разворота заезжает Иванычу по рёбрам.

– Всё, всё, хватит! – испуганно вопит Иваныч. – Жанночка, простите меня, пожалуйста. Вы такая добрая, вы самая добрая девушка на земле, вернее под землёй! Вы такая чистая, такая скромная, такая невинная!

Возмущённая Жанна опять с разворота бьёт Иваныча по всё тем же многострадальным рёбрам.

– За что? Я же извиняюсь, чего же вы ещё хотите?

– Это тебе за невинную. Не надо перегибать. Чистая – это точно, каждый день душ принимаю. Что скромная, тоже правильно. А невинная? Это что же я, по-твоему, наивная дурочка? Ну нет, я, конечно, не шлюха, но кое-что в этом деле понимаю. Понял, козёл старый, или тебе добавить?

– Не надо добавлять, я всё понял, Жанночка. Вы ангел!

– Кто? – грозно переспрашивает Жанна.

– Ой, извините, вы не ангел. Вы самая красивая, самая порядочная из всех чертовок, которых я видел, – неумело пытается исправить положение Иваныч.

– Ладно, Жанна, ты хорошо поработала, иди к себе, – улыбается довольный Мефистофель. – Бонд появится, немедленно доложи.

Жанна уходит. Иваныч ощупывает своё израненное тело, вернее израненную душу или, как там называется, то, что от него осталось. Мефистофель насмешливо наблюдает за ним.

– А ты не хочешь меня поблагодарить? – спрашивает он.

– Поблагодарить? За что? – возмущённо поднимает голову Иваныч. – За то, что она из-за вашей нечестности мне чуть все рёбра не переломала?

– Да если бы я её не отослал, она бы тебя сейчас точно калекой сделала. Ты же хоть немножко думай, что говоришь. «Ангел» – это же самое страшное оскорбление для чёрта.

– Но я же поправился.

– Ага, поправился: «Самая порядочная из всех чертовок, которых я видел». И много ты их видел?

– Ну вообще-то, она единственная, – признаётся Иваныч.

– К тому же чертовка. Повежливей как-нибудь нельзя было?

– Да я понятия не имею, как будет чёрт женского рода.