Александр Карнишин - Миниатюры [Сборник; СИ]

— Тю! Так и кондиционирования правильного не было. Кто же будет тянуть с улицы? На улицу можно только выкидывать! Или ты просто смеешься надо мной?

— Нет-нет! Я рассказываю, как помню. Вот утром я завтракал, когда на работу еще ходил. Потом одевался и выходил на улицу. И шел на остановку, чтобы доехать до работы.

— Ух, ты-ы… А тоннелем не пользовался? По улице… Трудно вы жили, деда. Просто странно, как выжили еще.

— Говорят, мы крепкие были. Генетика такая, понимаешь.

— Да тут не в крепости дело! Это ж додуматься надо: по улице ходить!

— Ну, так все тогда так ходили…

— Беднота. Жалко мне тебя, деда. Вот сейчас-то лучше, правда?

— Лучше, да. Только иногда хочется на воздух. На небо взглянуть, на солнце…

— Ты что, дед! Мы же тебя любим и уважаем! Рано тебе еще под небо выходить! Не спеши! Ты мне еще не все рассказал, как у вас что было!

Это ж просто аномалия была какая-то: температура сорок, без жалюзей, по улице ходят!

— Добрый вечер… Добрый вечер… — раздалось со всех сторон.

Улыбаясь, кивая, махали руками, зовя за стол, в беседу.

— Да чего там… Чего доброго? Вон, дождь… Кризис опять же…

Чего доброго?

— А-а-а… — понимающе переглядываются. — Гипербола, мля!

— Ну, как ты, что ты, где ты?

— Все там же. Все так же. Скучно.

— Ой, скучно, ой, скучно, — заохали, заглядывая в глаза, жалея.

— На, вот, поужинай, — сгрудились вокруг стола, в рот смотрят с интересом.

— Знаете, мне бы одному побыть…

— Одному? А-а-а… Эвфемизм! Это вон туда. Свет справа включается.

Мне пацаны сказали, что у вас есть такая камера забытых вещей, и туда можно прийти и забрать свои потерянные вещи. А если никто не приходит, то вы реализовываете. Так я прошу пока не реализовывать мою сумку, пока я не пришел за ней. Дело было так: Я приехал на электричке, потому что пацаны в Интернете сказали, что на выходе из метро шмонают. Когда я уже прошел в здание вокзала, я увидел, что ко мне направляются менты. Я сумку на всякий пожарный «сбросил». Потом меня шмонали, а потом отвезли в отделение «до выяснения».

Отпустили уже под полночь и велели быстро уезжать и не попадаться. А что я сделал-то? Я же просто стоял на вокзале! Может, я собирался куда! В общем, прошу мою сумку пока придержать, и я приеду дней через несколько. Она темно-синяя, по бокам надписи на иностраном «Адидас». Внутри два кухонных ножа — это я пацанам в общагу нес, а то у них там совсем с ножами плохо. И еще кусок арматурины, ручка сделана из синей изоленты. Это чтобы мясо отбивать. Не «мясо», а мясо, ясно? В общем, мне пока велено в Москву не ездить на Киевский, но я вскорости приеду, и прошу мою сумку никуда не девать, она мне еще очень пригодится.

— Господин полицейский! Иван дернулся, шарахнулся в сторону, заоглядывался испуганно…

— Господин полицейский, господин полицейский! Ха-ха-ха! — плясали вокруг и смеялись подкравшиеся незаметно школьники. Ну, что с ними делать? Дубинкой? А за что? Они же вежливо.

— Господин полицейский! — басом вмешались старшеклассники в красно-белых майках. — Господин полицейский! Иван сделал вид, что это все его не касается, и прошел на платформу. Там с лавочки тут же подскочил какой-то полуинтеллигентный, наподобие тудента. Он дурашливо напоказ раскланялся, и стал гудеть в курчавую бороду:

— Господин полицейский, господин полицейский! И в вагоне метро при входе Ивана тут же нашлась троица, подскочившая с мест, типа, чтобы уступить, и в поклоне махавшая руками — сюда, мол, сюда:

— Господин полицейский! Господин полицейский! И на улице, в том небольшом промежутке между станцией метро и квартирой все смеялись в лицо, махали, приветствуя, руками, кричали хором и по одиночке:

— Господин полицейский! Господин полицейский! Все. Он решил. Все. Завтра сдаст документы, бляху, дубинку, форму необношенную. Нафиг такие издевательства терпеть. Это скоро и друзья начнут смеяться и обзывать «господином полицейским». Нет уж. Лучше в дворники. Там тоже квартиру дают. И никто не обзывается. Все уважают. Уже у самых дверей дома за спиной снова раздалось:

— О! Смотрите! Вон, вон! И хором:

— Господин полицейский! Господин полицейский!

Новый мэр был из Сибири. Он ходил по городу, недовольно крутя головой и презрительно щурясь:

— И вот это у вас называют снегом? И вот из-за этого пробки? И вот это — чистить? При этом слово «это» он произносил так, как будто его вот-вот вытошнит. Местные тоже оглядывались, пожимали плечами в полной своей непонятливости и пытались что-то говорить:

— Ну, в том-то году совсем ничего не было. А в этом — прямо настоящая зима! Вон, сугробы какие!

— Это — сугробы? В общем, все было не так. И зима была не такая, и город зимой — совсем не такой. Поэтому мэр принял меры. Из далекой Сибири вместо порожняка эшелоны потянули снег, которого там всегда хватает.

Дворники так же шоркали и шваркали большими жестяными лопатами по утрам. Вот только они теперь не убирали снег, а разбрасывали его, привезенный ночью на самосвалах в каждый двор. Специальным, самым чистым и мягким сортом снега, самым дорогим (а что вы думали, снег — бесплатно, что ли?) дворники аккуратно посыпали стоящие во дворах блестящие разноцветными бортами автомобили.

— Ну, вот…, — радовался, вздыхая полной грудью, мэр, рассматривая снимки с вертолета. — Вот это — пробка. А вот это — снег! Вот теперь есть с чем бороться представителям префектур. А не будут бороться, я их совсем снегом завалю. «Наш Дед Мороз» — так ласково называли мэра жители города.

— Ты знаешь, я соскучилась… Может, увидимся?

— Наверное, не стоит.

— Почему? Я правда соскучилась.

— Тебе как сказать? Как на самом деле?

— Конечно, я всегда жду правду, какая бы она ни была горькая!

— Если мы увидимся, мне может опять захотеться грубо говоря — потрахаться с тобой. Или не захотеться. Если не захочется — это может обидеть тебя, как женщину. Нет-нет, ты не перебивай. Пусть будет так: грубо но честно… А если захочется, то тут будут два варианта: тебе тоже захочется или не захочется. Если мне захочется, а тебе — нет, то зачем мы встречаемся, и не обидит ли это меня, и не будет ли мне плохо от этого? А если тебе тоже захочется… Ты представляешь? Мы опять будем вдвоем. Опять ласки. Медленное раздевание. Поцелуи, сначала холодные, а потом все горячее и горячее. Кожа к коже. Грудь к груди. Соски торчком… Темнота в глазах. Сердцебиение…

— Сволочь ты. Куда приезжать?

…А чего, у вас, правда, только на один день в году ленточки?

Странно… У нас так прямо индустрия ленточная существует. Некоторые только ленточками и зарабатывают… Раньше-то, помню, все семечки жарили, сбрызгивали маслом, чтобы блестели, потом сами и грызли… А теперь вот — ленточками занимаются. Ленточки — они же красивые и полезные. Сразу видно, какой день и почему ленточка. Вот у нас, если Первомай, красную ленточку все вешают. На новый год — голубую с серебром. Если Рождество, то розовую с золотом. А на Пасху — черную с золотом. Еще на свадьбу — белую. И на похороны — черную. И на 23 февраля — защитного цвета. И на 8 марта — голубую. И на валентинов день — тоже ленточка, в сердечках. На Николу зимнего и на Николу летнего — свои ленточки. На Троицу — ярко-зеленую. На родительскую — тоже есть. На День печати — белая такая ленточка с буквами разными.