Рафаэль Лафферти - Дни, полные любви и смерти. Лучшее [сборник litres]

И уже через пару секунд, не успеет стихнуть последнее слово песенки, Генри возвращается с нужной деталью, еще горячей, в руках. И он ни разу не ошибся. Будь то комбайны, электродвигатели, «форды», он немедленно приносил именно ту деталь, которая требовалась, – по номеру из каталога, или взглянув на испорченную деталь, или даже просто по описанию. А уж пишущие машинки он чинил лучше и быстрее всех в городе. Генри не стремился разбогатеть, более того, богатство его пугало. Но дела шли на зависть многим, и никто из семейства Хитропалых ни в чем не нуждался.

В шестом классе у Ореады появился парень, сириец по имени Селим Илия, смуглый и красивый. Ей даже казалось, что он, возможно, немного сделан из железа, именно поэтому он ей и понравился. И еще он, похоже, много знал про хитрые пальцы. Так что, решила она, с ним лучше дружить.

– Когда ты вырастешь – ах, Ореада, ты вообще когда-нибудь вырастешь? – я на тебе обязательно женюсь, – прямо и честно заявил Селим.

– Конечно я вырасту. Все когда-нибудь вырастают. Вот только ты не женишься на мне.

– Почему же, совушка моя хохлатая?

– Не знаю. Просто я чувствую, что мы повзрослеем в разное время.

– Тогда расти скорее, малышка с глазами стального василиска, – сказал Селим. – Я обязательно должен на тебе жениться.

Они прекрасно ладили. Селим всячески оберегал и защищал Ореаду. Они на самом деле нравились друг другу. А что дурного в том, что двое нравятся друг другу?

В восьмом классе Ореада сделала открытие. Оно касалось сестры Мэри Дактиль, которая вела уроки рисования. Дело в том, что сестра Мэри Д. выглядела слишком юной.

– Она не может быть такой юной, – поделилась Ореада с Селимом. – Некоторые мифологические животные, которых она рисует, жили очень давно, в глубокой древности. Она, должно быть, очень старая, иначе бы она их не застала.

– Ореада, брось. Она рисует то, о чем читала в книгах или видела на иллюстрациях, – возразил ей Селим. – Или вообще берет из головы.

– Нет, там кое-что совсем не из головы, – возразила Ореада. – Она это не придумала, а видела собственными глазами.

Но открытие заключалось не в этом.

Однажды сестра Мэри Д. рисовала очень быстро и увлеклась – не подумала, что кто-то не менее быстроглазый может следить за ее руками. Но Ореада следила и после занятий осталась поговорить с сестрой Мэри.

– Вы хитропалая, – сказала она сестре Мэри. – Смотрите, у каждого из ваших пальцев по три сустава, как у меня. И двигаются они молниеносно, как и мои. Наверняка вы можете доставать железные детали из горячих котлов и не обжигаться.

– Конечно могу, – подтвердила сестра Мэри Д.

– А вы уверены, что все ваши пальцы такие? – спросила Ореада. – Папа говорит, что на старинном языке наша фамилия обозначает пальцы не только на руках, но и на ногах.

– Конечно уверена, – сказала очень юная сестра Мэри Дактиль и стала снимать туфли и чулки.

В те времена сестры редко стягивали чулки в классных комнатах. Сейчас, конечно, они могут разгуливать повсюду совершенно босые, а порой и полуголые, но, когда Ореада училась в восьмом классе, такое еще не было принято.

Да, пальцы на ногах у сестры Мэри тоже оказались хитроумные. С тремя суставами и быстрые, как взгляд. Этими пальцами она могла делать куда больше, чем обычные люди своими пальцами на руках.

– Скажите, когда вы были молодой… то есть когда вы были девочкой, у вас рядом с домом была небольшая гора или холм? – спросила Ореада.

– Да, и сейчас есть. Внутрь этой горы ведет ход.

– Сколько вам лет, сестра? На вид вы совсем юная и миленькая.

– Мне очень, очень, очень много лет, Ореада.

– Но все-таки?

– Задай мне этот вопрос через восемь лет, Ореада, если, конечно, захочешь.

– Через восемь? Ладно, договорились.

Четыре года старшей школы пролетели как один день. Селим выковал большую железную кривулю, на которой отчеканил: «Селим любит Ореаду». Он явно что-то знал насчет Ореады и железа. Но только пальцы у него были обычные, поэтому чеканку он делал не три секунды, а целых три недели. В общем, много всего произошло за эти четыре года, в основном радостного и приятного, так что об этом рассказывать нет смысла.

Они учились в университете и уже почти закончили его. Ореада по-прежнему выглядела как девяти– или десятилетняя девочка, и это сводило с ума. Они ходили на страшно мудреные курсы. Селим был настоящий гений, а Ореада всегда знала, в каком горшке или котле найти любой ответ, поэтому обоим сулили карьеру исследователей в очень важных областях. Хорошо, когда ты можешь взять в руки глубокое чистое знание в самый момент его рождения; когда можешь видеть будущее, рождающееся в котлах.

– Мы с вами подошли к той точке, когда необходимо создать совершенно новую систему идей и символов, – сказал однажды профессор одного весьма заумного курса. Потом он посмотрел на Ореаду. – Малышка, а ты что тут делаешь? Это университет, здесь занимаются серьезными делами.

– Знаю. Битый год я это слышу каждый день.

– Мы с вами стоим на распутье, как стояло человечество в те времена, когда только появилось понятие «распутье», – продолжил преподаватель. – Если бы это понятие – я сейчас не беру во внимание выбор, отображаемый графически, простыми расходящимися линиями, – не было изобретено, человечество так и осталось бы без всякого выбора, вынужденное принимать действительность такой, какая она есть. Десятки раз человечество уже застревало на тысячу лет в той или иной ситуации именно потому, что не могло сгенерировать ту или иную концепцию. Я подозреваю, что и сейчас мы топчемся с этим на месте именно потому, что не можем помыслить о движении в этой области. Необходима совершенно новая концепция, но я даже не представляю какая.

– Сегодня вечером сделаю, – пообещала Ореада.

– Что, опять в аудиторию забрела малышка? – раздраженно произнес профессор. – Ах да, припоминаю. Она постоянно показывает какую-то бумагу с подтверждением, что ей якобы двадцать один год и что она зачислена на этот спецкурс. Но эта бумага – чепуха. Ты просто маленькая девочка с детскими мозгами.

– Знаю, – печально кивнула Ореада. – И все же вечером я вам смастерю эту штуку.

– Какую штуку, деточка?

– Новую концепцию. Со всеми символами, которые к ней прилагаются.

– Интересно, из чего же мастерят концепции? – В голосе несчастного профессора прозвучало отчаяние.

– Думаю, моя будет в основном из железа. То есть я буду брать все, что есть в плавильных котлах, но, подозреваю, по большей части это будет железо.

– Господи спаси! – возопил преподаватель.

– Какое милое выражение, – заметила Ореада. – А ведь кто-то говорил, что вы неверующий.