Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— Ты, Павел, вот что — говори да не заговаривайся! Или все уже забыл?

— А что прикажешь делать? Я свои ресурсы выработал, ты браться не хочешь. У него есть умненькие ребятки, деньги, оборудование… С этим пожилым лисом мы как-нибудь договоримся.

— Со старым шакалом, ты хотел сказать?

— Не важно. Постараюсь сыграть с ним в его игры и по его правилам, но со своими исключениями. Ты давеча намекал на мою простоту. Поспешу исправиться. Банник метит в академики, а мне, ты прав, членкорство не помешает. Баш на баш, а?

— Он же в первую очередь твоей подопечной черепушку вскроет!

— Постараюсь не допустить.

— Так он тебя и послушал!

— Это одно из условий.

Омельченко достал платок, откашлялся и шумно высморкался. Медленно свернул его, сунул в карман, потом криво улыбнулся.

— Ага, понятно… Ты меня просто-напросто шантажируешь.

— Шантажирую, Боренька, шантажирую! — легко согласился Баринов. — Ну, так как, сговоримся? Ты и я, и никаких посторонних.

Ничего не ответив, Омельченко огляделся по сторонам, словно впервые видел все это.

— Да-а, оборудование у тебя дрянь… Пашенька, ты прекрасно варишь кофе. Пошли еще по чашечке, а?

Баринов коротко усмехнулся и принялся сматывать рулоны.

— Ты почему их держишь здесь, а не в кабинете?

— От греха подальше, — буркнул Баринов и косо взглянул на друга.

Омельченко, сунув руки в карманы, задумчиво наблюдал за ним и морщил лоб. А когда тот укладывал рулоны обратно в сейф, сказал негромко в спину:

— А ведь действительно, заглянуть бы ей в черепок да посмотреть, что там на самом деле.

— Ну да, — отозвался Баринов, проходя к двери и пропуская его вперед. — А потом заштопать и сказать, что так и было.

Щелкнул замок, шаги удалились, и снова настала тишина.

Нина вышла из кабинки. Баринов забыл выключить свет. Ее сумочка лежала здесь же, на соседнем столе. Как он ее не заметил? Или же — сделал вид, что не заметил?

Крадучись она выбралась из лаборатории, автобусом доехала до центра.

Память пока, слава богу, не изменяла, и она обрадовалась такому пустяку, что помнит его рабочий номер — 45–08–18. И телефон-автомат на углу был, к счастью, исправен.

— Да! — сказал в трубку на другом конце провода знакомый голос. — Да! Я слушаю!

Она молчала.

— Да! — чуть громче повторил он. — Говорите!

— Здравствуй, Виталий Федорович. Это я.

— Здравствуй! — он на мгновенье растерялся, она это заметила. — Здравствуй! Ну, как ты там?

— Виталий Федорович, мне нужно тебя видеть.

— Да-да, конечно! Когда?

— Сейчас.

— Я… Понимаешь, у меня тут небольшое совещание… Тебе плохо?

— Да.

— Где?

— У памятника Горькому.

— Хорошо. Через полчаса… минут через сорок.

— Я жду.

Она повесила трубку.

…Он появился неожиданно быстро и, широко шагая через открытую площадку, напряженно улыбаясь, цепко охватывал ее с головы до ног пристальным взглядом, стараясь понять, что случилось. Он сел рядом и незаметно, почти украдкой, провел кончиками пальцев по ее руке, хотя прятаться было не от кого: в послеполуденную пору этот скверик в центре города мало кого привлекал.

Он появился и повел себя так, как она предполагала: по первому зову, спеша изо всех сил. Подошел и сел — молча, без заглядываний в глаза, охов, ахов и расспросов. Сидит и ждет. И молчит.

Господи, как с ним удобно молчать!.. И раньше так было, и теперь. Господи, дай мне опору, хотя бы в нем!

— Виталий Федорович, ты говорил, что любишь меня.

— Да. Ты же знаешь.

Она резко повернулась к нему и, положив руки на плечи, попыталась заглянуть в глаза — глубоко-глубоко, как можно глубже.

— Скажи мне это еще раз, пожалуйста, — жалобно попросила она и, когда он вдруг резко, словно сломавшись, уткнулся лицом в ее колени, беззвучно заплакала, гладя ослабевшей рукой его жесткие волосы, чуть волнистые на висках.

…Дома она первым делом отключила телефон, потом торопливо нацарапала записку: «Очень устала, пожалуйста, не будите. Ужинайте без меня».

Снотворное действовало плохо.

Нина лежала, отвернувшись к стене, и бесцельно скользила взглядом по черточкам на обоях, не воспринимая рисунок целиком. Она проваливалась в сон, потом снова просыпалась и опять начинала ждать, когда придет забытье… К утру решение вызрело и оформилось: вести себя так, будто ничего не случилось и она ничего не знает, но постепенно отойти от участия в эксперименте. Ничего, что она там — главное действующее лицо. Хватит. И теперь уже — окончательно.

А потом зажить по-старому. Ведь жила же она раньше, не имея ни малейшей надежды на излечение.

Вечером Нина собиралась в лабораторию, а душа была не на месте. Принять решение относительно просто, но как его выполнить…

С удивлением она постепенно шла к пониманию, что не одна лишь формальная логика была ответственна за все ее прошлые и настоящие поступки. Оказывается, очень и очень часто она строила свою жизнь исходя из чувства долга — сначала перед родителями, школой, друзьями, потом перед сыном, мужем, работой… Наконец перед той средой, которая ее окружает и называется обществом…

К немалому ее облегчению в лаборатории никто даже не заикнулся об ее вчерашнем «прогуле» — ни словом, ни взглядом.

Правда, Баринова не было. В разговоре кто-то упомянул, что он не появлялся здесь со вчерашнего дня, вот и сегодня закрылся у себя в кабинете с приехавшим из Новосибирска старым приятелем, кстати, когда-то работавшим здесь, в лаборатории, а ныне заместителем директора Института биофизики в Академгородке.

Одна Александра Васильевна как-то уж очень рассеянно и сухо поздоровалась с ней. Нина поначалу приняла это на свой счет, но потом поняла — она взволнована и озабочена чем-то другим, может, просто устала.

Нина уже легла, опутанная проводами, оклеенная датчиками, когда Александра Васильевна заглянула к ней. Вполголоса обменявшись с лаборанткой несколькими фразами, она сама придирчиво проверила соединения, пустила для пробы самописцы биорегистратора и церебрографа, заглянула в еще пустой бланк протокола. Потом села у изголовья.

— Ниночка, как вы планируете следующую неделю?

— Не знаю, Александра Васильевна. По-моему, Павел Филиппович наметил контрольную серию с алкоголем.

— Нет, я имею в виду работу, дом. Ничего экстраординарного не предвидится?

Нина попыталась приподняться, но Александра Васильевна мягко уложила ее обратно.

— Дело в том, что Павел Филиппович вылетает в воскресенье в Москву и намерен взять вас с собой. Директор уже подписал письмо в ваш ВЦ с просьбой откомандировать вас в распоряжение института. На недельку, не больше.

— Да, но мне-то зачем в Москву?

— Павел Филиппович объяснит. А за паспортом — взять билет — я к вам завтра утром кого-нибудь пришлю. Хорошо?