Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

В комнате отдыха никого не было, и Александра Васильевна, бросив оценивающий взгляд на Баринова, направилась варить кофе. Игорь достал чашки, в задумчивости застыл перед раскрытым холодильником.

— Игорек, — окликнул его Баринов, расположившись на диване, — не в службу, а в дружбу… У меня там в кабинете, в шкафу… Сбегай, а?

Тот понимающе кивнул и скрылся.

Вернулся он как раз к моменту, когда Александра Васильевна разливала кофе по чашкам, поставил на стол непочатую бутылку коньяка. Баринов одобрительно кивнул, прошел к серванту за стаканами. В первые два плеснул на полтора пальца, себе — почти до краев.

— Ну что, ребята, поработали мы неплохо, — кивнул по очереди каждому и, не чокаясь, выпил до дна, словно простую воду или холодный чай. — Ваши впечатления?

Игорь только пригубил коньяк, Александра Васильевна вылила половину в кофе, но пока к нему не притронулась.

— Опять блоки, Павел Филиппович? — деловито спросила она.

— Да еще какие!.. Целая цепь мощных барьеров абсолютно непонятной этиологии.

— Но один вы все же обошли.

— Два или три. Причем частично они уже были нейтрализованы в первом сеансе.

— Получается так, что некоторые блоки исчезли, а новые появились. В виде частичной амнезии.

— И в результате Афанасьевой позволили вспомнить дом, но не себя в этом доме, — подал голос Игорь.

— Совершенно верно, — одобрительно кивнул Баринов.

Он сел посвободнее, достал сигареты. Коньяк постепенно делал свое дело, снимая напряжение.

— Насколько я помню из вашего рассказа, на местности самого дома нет, только его следы. А она увидела его воочию, не во сне. Вот вам и регрессивный гипноз!

— Э нет! — живо возразил Баринов. — Регрессия здесь ни при чем, Афанасьева описала его, будучи под гипнотическим влиянием Афанасьевой, а не Семенихиной!

Он жестом остановил готового ввязаться в спор Игоря, затушил прямо в блюдце догоревшую до половины сигарету и поднялся.

— Вот что, ребята… Извините, я что-то сегодня откровенно устал. Вызову такси и — домой. А завтра продолжим, хорошо?.. Заканчивайте здесь и тоже по домам.

«Все, конец! — он сильно сжал кулаки. — Сколько можно, елки зеленые!»

Солнце только зашло, багровый закат на полнеба догорал и грозил завтра ветреной погодой. Баринов засмотрелся было на него, но, почувствовав, что снова накатывает ненужное настроение, снова овладевают ненужные мысли, резко поднялся.

— Лизок! — громко позвал он. — Лиза!

Он вышел в коридор — из кухни доносился шум воды. Она не слышала, занятая мытьем посуды. Он подошел сзади и обнял за плечи.

— Ой, Павлик, ну нельзя же так! — вздрогнула она и чуть не выронила тарелку. — Что за манеры?

Он осторожно поцеловал ее сначала в один глаз, потом во второй.

— Напугал? Извини! Заканчивай, пойдем!

Не давая опомниться, увлек сначала в ее комнату переодеться, помогая натянуть свитер, сменить юбку, потом на улицу, к машине.

Он рванул с места так, что завизжала резина на колесах, оставляя на асфальте черные следы, вывернул автомобиль вверх по Белинского — за город, в предгорья. Мчались, оставляя позади дома, прохожих, деревья, столбы…

Машина шла легко и послушно, двигатель гудел ровно и лишь изредка взревывал, когда на подъемах нога вжимала педаль газа в пол.

Баринов смотрел только вперед, перед собой, но внутренним взором, а может быть, каким-нибудь двадцать шестым чувством видел-ощущал справа от себя хрупкую, изящную женщину, которая одним своим присутствием заставляла его быть — или казаться? — ловким, сильным, смелым…

Дорога стала сужаться, петлять между скал и огромных валунов. Проскочив мост через Ала-Арчу, он резко взял вправо по проселочной дороге под купу деревьев, стал за пригорком так, чтобы не было видно с дороги. Вышел сам, помог выйти жене и, подсвечивая фонариком, повел ее по тропинке вверх, на невысокий каменистый гребень.

В Средней Азии вечерами темнеет быстро. Чернота неба казалась бездонной, прозрачной и воздушной, и рассыпанные по нему звезды только подчеркивали это; чернота же гор воспринималась осязаемой, близкой и твердой. А они, взявшись за руки, находились между ними, на самом их разделе. Чернота была вверху, внизу, по бокам, но по всем направлениям горизонт ломаной линией четко и ясно очерчивал границу между черным и черным…

Он обнял ее за плечи. Они стояли долго, пока прохладный ветерок с гор не стал заметен и ощутим.

На обратный путь за руль села Лиза. Прогревая мотор, спросила негромко:

— Неприятности серьезные?

— Да.

— С Афанасьевой?

— Да, с ней… Я не могу ей не верить, но если верить — вся наука летит вверх тормашками к чертовой матери.

— Так уж и вся?

— Биология, физика, философия — определенно. Дома можешь посмотреть материалы, но, откровенно говоря, я бы не хотел, чтобы ты хоть как-то была причастна к этому делу.

— Почему?

— Понимаешь, мне временами становится страшно, по-настоящему. И в голову лезет черт знает что. И это самое «черт знает что» может быть заразно.

В воскресенье обедали вдвоем. Сережка где-то бегал, наверстывал недогуленное за учебный год. Заявится попозже, похватает наскоро все, что поставишь перед ним, и снова в бега — теперь уже допоздна.

— Да, Юра, совсем забыла! Позавчера мне дали путевку в «Бригантину». На два сезона, как мы и хотели.

— Н-да? — Юрий поднял глаза от тарелки. — Ну что ж, радуйся.

— Ты чем-то недоволен?

— Всем доволен, разве не видишь? — Он снова принялся за еду, сердито и резко орудуя вилкой.

— Странно… Мальчику надо отдохнуть, а в «Бригантине» ему в позапрошлом году очень понравилось. Даже уезжать не хотел… Вода, солнце, лес. Очень приличные корпуса. С питанием тоже неплохо.

— Ну да, спихнешь его на два месяца с глаз подальше!

— Юра, что с тобой? Какая муха укусила?

— Такая! Большая и в полосочку!.. Знаешь, мне это уже вот как надоело! — Он бросил вилку и яростно резанул себя ребром ладони по горлу. — Вот как!

— Понятно. — Она тоже положила вилку и отодвинула от себя полупустую тарелку. Свое недовольство он уже несколько раз пытался высказывать, но тогда, видимо, еще не созрел. А сегодня, значит, самая пора. — Так, я тебя слушаю.

— Слушаешь, да не делаешь. Какого черта! Жена ты мне, в конце концов, или не жена?

— Ну, как сказать. Наверно, так: жена — в той степени, в какой ты мне муж.

— Какая ты жена, если тебя ночами дома нет!

— Юра, прошу тебя, давай поспокойнее, хорошо? Ты же знаешь весь ход эксперимента. Дело долгое, непонятное… Мы же с тобой говорили на эту тему. И не раз, и не два…

— «Говорили», «говорили»! — передразнил он. — На разговоры умные — это мы мастера! Это нас хлебом не корми!.. В общем, мне надоело. Эксперименты? Экспериментируй днем. А ночью изволь быть дома. Нечего таскаться черт знает где!