Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Лес стал редеть. Они прошли еще немного и очутились на гребне. Нина, бросив дубинку, хрипло закричала, потрясая копьем. Сзади, за спиной, жались те трое. Нина обернулась и махнула им рукой. Женщина приблизилась и стала рядом.

Они стояли и смотрели в простор, распахнувшийся перед ними. Впереди лежала неширокая долина, заросшая лесом. Внизу угадывалась небольшая речка. Справа и слева долина тонула в туманной дымке, сквозь нее слабо проступали безлесые и пологие вершины гор. Почти отвесный противоположный склон порос редким кустарником, скалистый гребень нависал над долиной. Среди скал и камней на той стороне вдруг показалось несколько горных коз — или похожих на них животных.

Нина, видящая сон, не могла определить этого. Но та Нина, из сна, обрадовалась и приглушенно засмеялась, указывая на них женщине. Она определенно засмеялась, хотя звуки, ею издаваемые, мало походили на смех: что-то вроде «к-ха, к-ха». Женщина несмело подошла ближе, прижалась боком и, выпрямившись, осторожно лизнула Нину в щеку — и это Нине было приятно.

Сон окончился — словно щелкнул выключатель.

Нина проснулась. Контрастное возвращение к обычной жизни, как всегда, било по нервам. Нина лежала, невидяще уставясь в потолок, и вспоминала запахи прохладного утреннего воздуха в горном лесу каменного века. Правая рука невольно сжалась в поисках тяжелой суковатой дубины. Нина усмехнулась, приходя в себя. Что ж, раз нет дубинки, надо взять авторучку.

Она встала, открыла настежь окно. Громко и пронзительно кричали дрозды, приветствуя рассвет. Утренний прохладный воздух не пах ничем, вернее, пах городом.

Нина достала из нижнего ящика толстую тетрадь, села к столу. Заглянув в начало предыдущей записи, написала на новом листе: «Сновидение № 136. 3 июня 1985 года, 4 часа 48 минут». Задумалась, покрутила в пальцах авторучку и снова склонилась над тетрадью.

«Кругом лес. У меня в руках копье и дубинка. За мной идут трое…»

Обед был сварен еще вчера. Нина наскоро позавтракала, перевела будильник на половину восьмого и поставила на табуретку у изголовья раскладушки.

На работу она пошла пешком.

Председатель профкома Лариса Ивановна из отдела внедрения только беспомощно развела руками. «Нина Васильевна, дорогая, для тебя бы я с превеликой душой! Но нет путевок, нет! Тем более семейных! Тем более на июль-август!..» Нина решилась и, позвав ее в коридор от любопытных глаз и настороженных ушей, рассказала кое-что из вчерашней сцены. Лариса Ивановна понимающе кивала, смотрела сочувствующе и пообещала сейчас же обзвонить все известные ей профкомы — вдруг где обнаружатся «горящие» путевки. Но все это, разумеется, без гарантии. Время-то летнее, отпускное!..

Нина позвонила Юрию на работу. Отчасти и для того, чтобы удостовериться, там ли он, не загулял ли. Он оказался не на стройплощадке, а в прорабской, разговаривал будто нехотя, отрывисто и односложно, но чувствовалось, что звонком был доволен. И тому, что она ни словом не обмолвилась о вчерашнем, и тому, что его выступление все же не пропало впустую. И снисходительно согласился похлопотать у себя в профкоме о семейной путевке, а также переговорить с начальником управления об отпуске.

В конце рабочего дня ее разыскала в машинном зале Лариса Ивановна, но ничем не порадовала. Лишь в министерстве и еще в паре мест неопределенно пообещали, что на днях, ближе к заездам, может что-то проясниться — позванивай, мол.

По дороге домой у Нины появилась и постепенно оформилась другая мысль — обойтись без домов отдыха и пансионатов. Здесь, конечно, такое не принято, но в центре, на Украине, в Прибалтике издавна заведено снимать на лето дачи где-нибудь в сельской местности поживописнее. Может, удастся и здесь снять на месяц какую-нибудь времянку в каком-нибудь аиле на берегу речки в живописном ущелье… На Иссык-Куль не хотелось, лучше где-нибудь поближе к городу.

Чем дальше, тем больше ей эта мысль нравилась.

Юра выслушал без особого восторга, но мысль принял, согласился, что раз нет путевки, надо позаботиться о себе самим. Попытка не пытка. Договорились, что завтра и он, и она расспросят на работе, не знает ли кто такого местечка неподалеку, скажем в Воронцовке или около, а в ближайшую субботу можно будет съездить, посмотреть, поискать.

За ужином они уже размечтались в полную силу. Да так, что Сережка не выдержал и заявил, что ни в какой лагерь он ехать не хочет, а поедет с ними в деревню ловить рыбу, ходить по грибы и ягоды, и вообще… на сенокос. У него обиженно оттопырилась нижняя губа и повлажнели глаза, когда Юрий решительно сказал, чтобы подобным фантазиям он не предавался, он парень уже взрослый и должен понять — отец с матерью тоже заслужили право на отдых.

Нина укоризненно глянула на Юрия и ласково потрепала сына по голове.

— Мы ведь, Сережик, поедем на разведку. Если нам понравится, то на следующий год и тебя возьмем с собой.

Она поцеловала его в выгоревшую макушку и, глянув на часы, негромко охнула и кинулась собираться.

— Ой, мальчики, времени-то сколько! Вы уж, пожалуйста, уберите сами со стола и посуду вымойте, а я опаздываю!

Юра ничего не сказал, лишь проводил ее помрачневшим взглядом и демонстративно пошел включать телевизор.

Ночью в лаборатории ей приснился очередной сон, порядковый номер сто тридцать семь.

В новом сне Нина оказалась тоже в лесу, но только тропическом. Снова она была вожаком первобытной семьи. Но по времени она была отброшена явно дальше в прошлое. У костра перед входом в пещеру теснилось несколько женщин и подростков. Был вечер, пора было устраиваться на ночлег. Нина подошла к костру. Те, кто оказался по эту сторону, при ее приближении с легким повизгиванием разбежались.

Нина села на корточки перед костром, вернее, перед грубым очагом, обложенным со всех сторон в один ряд камнями, тщательно подогнанными друг к другу. Багровый закат подчеркивал скачки и ужимки язычков пламени на толстых обуглившихся сучьях.

Она смотрела в глубь мятущихся, гипнотизирующих язычков, и восторг поднимался в душе. Она дышала все глубже и глубже, радостное волнение от сознания своей силы, своего могущества распирало грудь… Нина подняла голову и, оскалившись, издала мощный утробный звук — почти звериный рык, но все же это был крик ликующего человека. Женщины по ту сторону костра сжались и замерли, подростки бросились на землю и на четвереньках проворно засеменили прочь. Нина легко поднялась на ноги, напружинила мышцы тела — раз-другой, глядя исподлобья поверх костра. Потом неторопливо обогнула его и остановилась, выбирая. Ближайшую женщину она легко отшвырнула в сторону и, ухватив за руку ее соседку, дернула к себе. Та упала навзничь и покорно развернулась в ожидании… Она была хороша, эта первобытная женщина — молода и податлива, с крепким костяком и упругими мышцами, — и Нина в образе вождя и полновластного хозяина, защитника и кормильца обширной семьи полностью смогла оценить ее.