Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Кошмар сна уже не помнился, ушел в подсознание, вытесняемый нарастающей досадой. Редко когда после ночной удавалось поспать, так сказать, полноценно. Даже если уснешь сразу, с утра, и ничто не разбудит, выспишься в первом приближении, кое-как. А стоит хотя бы на минутку открыть глаза, позже уснуть не получится и стараться не надо…

Олег хрипло откашлялся, не отрывая головы от подушки, провел тыльной стороной ладони по губам и снова вскочил с постели, едва не вскрикнув. На коже алел яркий след, и Олег понял, что за странный солоноватый привкус стоял все это время во рту.

И когда он это понял, вкус крови резко и вдруг с огромной силой забросил его обратно в сон — до неестественности живой и реальный. Как будто бы не сон вовсе, а самая что ни на есть живейшая реальность. То ли от того, что он теперь не спал, то ли от того, что видение повторилось, оно показалось Олегу еще ужаснее, еще кошмарнее.

Вновь секунда за секундой, миг за мигом он переживал ужас неотвратимой смерти.

Грузовик, неожиданно вывернувший с проселочной дороги на шоссе, приближался замедленно и плавно, вырастая на глазах. Время распалось на множество отрезков-квантов, жестко слепленных друг с другом. И в конце каждого из них «Волга», на переднем сиденье которой сидел Олег, становилась все ближе и ближе к борту грузовика. «Вот и все! Вот и конец!»

А еще промелькнуло в мыслях: «Убрать!.. Убрать!.. Оттолкнуть!.. Прочь, в сторону!»

И грузовик словно послушался, приподнялся, его поволокло в сторону, но прицеп удержал его, опрокинул набок, показав грязное, масляное черное днище…

Краем глаза он видел, как молодой парень, водитель «Волги», с нечеловечески перекошенным лицом, медленно-медленно перебирая руками, выкручивал руль влево, но иллюзий на этот счет Олег не строил — он ясно видел, что вывернуть не удастся…

Громкий визг тормозов до краев заполнял машину. Олег стиснул зубы и за тысячную, за миллионную долю секунды до того, как с маху удариться лицом в лобовое стекло, ощутил во рту теплую солоноватость…

— Извините, Олег, но вы с большой точностью указываете и дату, и время. Почему вы их так хорошо запомнили?

— Время я запомнил машинально. Почему? Да уж больно был раздосадован, ведь поспать-то удалось чуть больше двух часов!.. А вот день восстановил потом, когда понял, что что-то здесь не то. Понимаете, именно третьего, в понедельник, я последний раз выходил в ночь.

— Не перебивай, Сергей! Вон на столе блокнот, записывай вопросы!.. Пожалуйста, Олег, продолжайте.

Шепотом чертыхаясь, чтобы не услышала мать, Олег собрал постель. В аптечке нашел настойку элеутерококка, прямо из горлышка отхлебнул с полглотка и пошел умываться. Потом сходил в магазин за молоком и хлебом, съездил на базар. После обеда сел за философию — с весенней сессии оставался «хвост», до начала семестра надо постараться сдать. Под вечер позвонил Маринке, договорились сбегать в кино…

Весь день голова оставалась тяжелой, налитой, в ногах ощущалась некоторая скованность и небольшая, но гнетущая усталость. Словом, как обычно после ночной смены.

Ночью он спал в общей сложности час-полтора. Кошмары взрывались в голове сразу, стоило сознанию затуманиться подступающим сном. Олег попытался уснуть, сидя в кресле, но с тем же результатом. Брезжил рассвет, когда он не выдержал, пробрался в материну комнату за элениумом, разом проглотил три таблетки.

Стало еще хуже. Его вгоняло в сон, как молоток вгоняет в дерево гвоздь, но видения словно поджидали его. Олег вскидывался, просыпался и измученно таращился в комнатный сумрак.

И наступил момент, когда видения стали возникать, лишь только он устало прикрывал словно присыпанные мелкой пылью глаза.

Вдобавок видения начали наслаиваться друг на друга.

Олег одновременно видел: свои фиолетово-багровые руки с сорванными ногтями, вперемежку покрытые полузажившими и свежими ссадинами и царапинами, и этими руками он цеплялся за грязно-зеленую, тусклую льдину, одну из многих, что лениво переваливались на мерных волнах; потрескавшийся бурый камень, вросший в песок, из-за которого сухой горячий ветер бросал в лицо острые, колкие песчинки, и от них еще больше хотелось пить; нависавшую откуда-то сверху медвежью пасть — с черно-красной глоткой, с фиолетовым языком, покрытым сетью розоватых прожилок, с желтыми, словно прокуренными, зубами величиной с гвоздь-сотку, — и эта пасть прямо на его лицо роняла пенную вонючую слюну; впереди и вокруг вразнобой шевелились островерхие шлемы, облитые черно-серыми кольчугами плечи и спины, а сквозь лес колыхавшихся копий рыжело вдали огромное плоское облако пыли, точно такой же пыли, какую вздымали его ноги и десятки ног, мерно шагавших рядом… Одни видения наплывали, а потом словно растворялись, другие держались перед взором постоянно, но были зыбки, полупрозрачны, еле-еле проступали одно сквозь другое, как бы перебарывая друг друга, третьи будто проецировались прямо на сетчатку и оттого казались отчетливыми и яркими кинофрагментами…

Но время от времени их перебивал, вытесняя, грязный кузов «Колхиды», который приближался с обессиливающей неотвратимостью, и шофер все крутил и никак не мог выкрутить руль, и дико визжали тормоза… а потом во рту появлялся привкус крови и Олег со страшной силой бился лицом в стекло, успев тысячу раз подумать: «Вот и все! Вот и конец!..»

С восходом кошмары съежились, размылись туманом, перемешались, а потом исчезли. Олег смог с полчаса вздремнуть.

После кружки крепчайшего чая он почувствовал себя посвежее и в поликлинику решил не идти. Размышляя трезво, он просто не смог решить, что скажет врачу, на что пожалуется. Как всякого здорового, не привыкшего лечиться человека, его порядочно смущали объяснения с докторами. А тут — тем более.

В цехе бригада начала перемонтаж оснастки, готовясь к выпуску стеновых панелей новой серии. Работа интересная, Олег увлекся и не заметил, как день прошел. Дома он без сил повалился на диван, кое-как сполоснувшись под умывальником.

И все началось с начала.

Вот тогда он испугался по-настоящему.

— «Уснувший в Армагеддоне», — пробормотал себе под нос Щетинкин, но Олег услышал.

— А-а, вы тоже читали Брэдбери? — живо повернулся он к Щетинкину. — Этот рассказ — первое, что пришло мне в голову.

— А еще я читал Джека Лондона «Звездный скиталец». Не доводилось?

— Господи боже мой! Да помолчи, Сергей, помолчи!.. Не сбивай человека, дай рассказать!

— Ничего, Павел Филиппович, меня никто не собьет. Я могу и с начала в конец, и от конца в начало, и вразбивку… Лондона я не читал, а о чем там?

— Потом, Олег, потом. И расскажу, и сами прочитаете.

— Ну, хорошо. Значит, так — испугался я тогда здорово. С матерью, конечно, делиться не стал, а рассказал все Маринке, это моя девушка. Умная до чертиков, учится в Москве, в МГУ на философском.