Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— И там, и там. И еще в Барнауле.

— Вот видишь, помню, — с удовлетворением сказал Банник, приподнял фужер на уровень глаз и глянул мимо него на Баринова. — Ну что, за Кирилла Витольдовича, светлая ему память! Умел подбирать кадры старый пень…

Сил пришлось затратить немало, чтобы держаться как ни в чем не бывало. Хотя Банника едва ли проведешь…

Досадовать на себя, стирать в порошок и заниматься самоедством он будет потом, а пока надо держать марку, не терять лица. Но какой прокол, какой прокол!.. Тоже мне, вздумал тягаться со спецом не только в биологии. Прав Щетинкин, заигрался он в шпионов, а не его ведь это дело. Там, где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть. Это ведь целая наука, а может, искусство, которому учатся многие годы. А он вздумал по-любительски переиграть этакого зубра…

Ладно, хорош комплексовать, встряхнись, соберись и подумай — с какой-такой стати Банник стал делиться с ним информацией? Не «туфта» ли это? А если нет?.. Тогда, похоже, явление того же порядка, что и сны Афанасьевой. Неприкрытая приманка, «ловля на живца», но смысл, смысл-то в чем? Кто ему нужен — сам Баринов? или Афанасьева? или материалы экспериментов?.. И зачем?.. Ладно, сейчас не время, додумается позже. Если, конечно, не прояснится прямо тут же, на месте… А за Кирилла Витольдовича выпить не грех. Но неужели и он работал на них, на тех?

— Что ж, за Кирилла Витольдовича! — Баринов выпил залпом, словно это был не коньяк, а низкопробная водка, «сучок», и поморщился при этом. — Хороший был старикан.

И снова — как удар под дых.

Банник поставил пустой фужер на столик.

— Мое предложение остается в силе, Павел Филиппович. Даже при отсутствии объекта. Квартира у тебя кооперативная? Оставишь за собой. Дочерям пригодится или еще кому. Время подумать есть — до завтрашнего вечера. Жду ответного визита — «Интурист», номер двести второй. Скажем, в двадцать часов, тебе удобно будет? Пока же откланяюсь, засиделся я у тебя.

Он легко поднялся, пошел к выходу. У двери остановился, полуобернувшись:

— Коньячок неплохой, честное слово. Обещаю выставить не хуже.

— А что до завтра-то тянуть? Садись, Николай Осипович. Предложение интересное, сейчас и порешаем.

А вот теперь Банник удивился по-настоящему. Он смотрел от дверей на Баринова с явным напряжением во взгляде, слегка прищурившись и не мигая. Чуть ли дыхание не задержал.

Не ожидал уважаемый Николай Осипович такого поворота, нет, не ожидал.

Справедливо предугадывал мощное противодействие, отторжение с порога любых его предложений. В том числе самых что ни на есть заманчивых. И сам готовился к мощному напору, к известному напряжению сил. Небось, явился с домашними заготовками несокрушимых логических построений, готовился к политике мягкого нажима, постепенно переходящей в тактику асфальтового катка, словом, принял на вооружение весь доступный спектр убеждений — от сладких пряничков до плетки-семихвостки.

Но — ломанулся в дверь, а она неожиданно легко поддалась…

Всего пару секунд Банник пробыл в таком состоянии, все же выдержка у него железная. Или чугунная, как посмотреть. Во взгляде даже промелькнуло что-то вроде сочувствия и почти понимания: укатали, мол, тебя, Баринов, крутые горки, быстренько ты сдался. Нет, конечно, результат-то один, ожидаем и предсказуем. Однако ж мог бы еще немного побрыкаться, покочевряжиться, свой «ндрав» показать… Но раз так — то и пусть, то и ладненько. Не придется на тебя силы, нервы и время расходовать.

Не торопясь, он вернулся в свое кресло напротив, даже улыбнулся.

— Ну что ж, разумно. Для собственного же блага, тут ты прав. А для начала… Товар надо смотреть лицом и — не продешевить. Командировочку оформь дней на десять — для начала. Билет получишь по брони Совмина, гостиницу — по линии Академии. Ты в какой привык — «Университетской», кажется?.. А там тебя встретят, все что надо — покажут. А ты — ответный списочек продумай, про себя лично: что, сколько, когда и в какой форме.

Баринов потянулся за бутылкой, плеснул в фужер собеседнику, себе.

— Все это, конечно, хорошо и даже здорово… Однако что я буду иметь с гуся конкретно? Мясо, пух и шкварки у меня и сейчас не переводятся. Опять же, вспомним небезызвестного Юлия Цезаря — «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе». Не так ли?

— Цезаря я уважаю, однако чего не брякнешь в шутейном разговоре, а? Смотря какой город, смотря какая деревня… А будешь ты, Павел Филиппович, иметь интересную работу, которая сейчас как никогда востребована. Это значит — неограниченные финансовые возможности, технические и кадровые ресурсы. После первых результатов возьмешь под свое крыло, уже в качестве моего заместителя, любые научные коллективы страны, и тогда сможешь ставить перед ними любые задачи. В смысле — какие захочешь. Хочешь — прикладные, хочешь — фундаментальные. И ни одна собака ничего против не гавкнет.

— Психотроника?

— Не только. Нейролингвистика, например. А также нейробионика, биоинженерия, психоделия… А захочешь, организуешь новое направление и назовешь его, скажем, «психобионика»… Я поддержу.

Баринов кивнул, пригубил свой фужер.

— Я так и понял. Но объясни мне, пожалуйста, такую штуку. То, что ты работаешь на военных, ясно даже ежу. Однако как в этом случае понимать твои слова, что, мол, «эффект Афанасьевой» — не оружие? Еще Генрих Мюллер в исполнении Леонида Броневого говаривал: «Маленькая ложь ведет к большому недоверию» [4] Баринов ошибся — в культовом фильме тех лет «Семнадцать мгновений весны» эти слова Максу фон Штирлицу в исполнении Вячеслава Тихонова говорит его непосредственный начальник Вальтер Шелленберг в исполнении Олега Табакова. .

— Не передергивай, Павел Филиппович, — Банник брезгливо поморщился, словно от бестактности, которую по недомыслию или из-за пробелов в воспитании допустил собеседник. — Твой «эффект Афанасьевой», правда, называется он по-другому, по имени его первооткрывателя, действительно не является оружием. Но, не имею желания от тебя скрывать, является предпосылкой для создания оного… Да ты сам прекрасно знаешь, какие возможности из него проистекают.

— Хорошо, тогда перефразирую: ложь умолчания, даже маленькая, ведет к большому недоверию.

— А есть еще такое понятие — «государственная тайна».

— Разве я просил делиться со мной секретами, совершенно мне, кстати, ненужными?

Банник рассмеялся.

— Павел Филиппович, не строй из себя оскорбленную добродетель, если не сказать грубее. Ты не Оппенгеймер и тем более не Сахаров. Но все, чем ты занимаешься «из чистой и светлой любви к науке», в конечном итоге тоже превращается в оружие. Да и вообще, оружие или не оружие — деление условное. Возьми микроскоп за тубус и шарахни оппонента по черепку — результат, как дубинкой.