Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— Ну что, складываются камушки в мозаику, — протянул Баринов. — Помнится, любил Николай Осипович приговаривать, что на каждый газ должен быть противогаз. Обзавелся кислотой — запаси и щелочь, изобрел бомбу — построй бомбоубежище, сделал танк — срочно начинай разрабатывать противотанковую пушку… Это ж они там защиту от излучения ищут.

— Может быть, может быть, — пожал плечами Омельченко. — Может, и защиту. Только, как мне кажется, сначала нужно излучатель построить.

Баринов усмехнулся.

— Излучатель-то у них есть.

— Ты серьезно? — внимательно посмотрел на него Омельченко.

— Более чем.

— Так-так. Значит, не врал мой приятель. Он вообще-то по космической части, так меня пытался расколоть: есть ли мол, у вас у биологов, такой генератор, что с орбиты может всем нам мозги прополоскать и по новой вправить, но уже как требуется? И проговорился, что они-де под этот аппарат специальный спутник проектируют.

Щетинкин слушал внимательно. Не верить друзьям оснований не было никаких. Прежде всего, потому что это были настоящие друзья, не раз проверенные и испытанные в различных ситуациях. А потом — слишком о серьезных вещах шел разговор. Как правило, на такие темы не шутят даже самые глупые и недальновидные, уж в чем-чем, а в таком даже злейший враг их обвинить бы не посмел… Не верить он не мог. Но и принять то, что сегодня услышал, вот так просто-запросто не получалось.

— Ладно, братцы, немножко прояснили ситуацию… Но не до конца. Почему, как вы оба уверены, Пашу «пасут» гэбэшники? Он что, секреты какие-то разгласил, уругвайской разведке продался?.. Ну, не хочет он работать на Банника — его дело! Какая связь может быть между ученым, членом-корреспондентом и ребятами из КГБ? Комитет-то тут при чем? Его люди и так во всех институтах по «первым» отделам сидят, режим секретности блюдут. Я так понимаю, мухи должны быть отдельно, котлеты — отдельно.

Баринов и Омельченко переглянулись и разом захохотали. Громко, смачно, словно развеселой шутке из давно забытого, но все равно доброй памяти КВНа. Щетинкин недоуменно смотрел на них, даже покрутил пальцем у виска.

— Ну, парень, ты даешь! — отсмеявшись, сказал Омельченко. — Ух, аж до слез рассмешил!

— Ты что, Серега, будто совсем неграмотный, словно… даже не знаю, как! — удивленно и даже укоризненно сказал Баринов. — Банник — это и есть КГБ. Чистейшей воды!

Щетинкин обиженно засопел, исподлобья оглядывая друзей. Но молчал, ждал продолжения.

И Омельченко, внимательно посмотрев на него, сказал негромко:

— И очень хорошо, что ты от этих грязных дел далек. Меньше знаешь — крепче спишь… Но раз уж мы сказали «А», то надо говорить и «Б», и «В», и «Д»… и дальше по алфавиту. Хозяйство Банника не входит в систему Академии наук. И называется оно непонятно, но простенько — Научно-производственное объединение «Перспектива» при Совете Министров СССР, читай — при Комитете госбезопасности. Выросло оно на базе одной из множества спецлабораторий, созданных чекистами еще в двадцатых годах. При Дзержинском, при Ягоде. Криптографическая, химико-биологическая, токсикологическая… и ряд других, в том числе по изучению психоэнергии человека, где, кстати, изучали телепатию, лозоходство, гипноз и так далее. Даже на полном серьезе искали пресловутую Шамбалу… Ежова как временщика к ним не допускали, а Лаврентий Павлович, ориентируясь на «атомный» и «ракетный» комплексы, лаборатории эти не только расширил, в том числе и по тематике, но и поставил дело на промышленные рельсы. Меркулов и Абакумов тоже пеклись о спецлабораториях, ну а при Андропове они расцвели как никогда… Понятно, что в своей работе они ориентировались исключительно на нужды своей «конторы». А «контора» — штука серьезная. Один из ее законов — цель оправдывает средства. И Банник отлично вписался в эту систему. Паша это дело хорошо в свое время прочувствовал.

Щетинкин вопросительно посмотрел на Баринова. Тот кивнул в подтверждение, а потом вдруг сказал:

— Что-то мы, братцы, языки нынче развязали, как метлой метем…

— Так ведь по делу? — вскинулся Щетинкин.

— Хорошо, пока это дело при нас. А если — «дело» на нас?

— А кто узнает?

Баринов посмотрел на него, насмешливо прищурясь.

— Эх, парень, мы живем в мире, где личных секретов становится все меньше и меньше… Ну, а чтобы у тебя не оставалось более никаких иллюзий по поводу той личности… В той лаборатории, о которой я тебе немного рассказывал, пытались зарегистрировать и отождествить психоэнергетические излучения мозга. Мы даже ходили со своей аппаратурой на стадионы, чтобы зарегистрировать всплеск массового восторга или, наоборот, разочарования. Полагали — наложение излучений десятков тысяч мозгов должно как-то регистрироваться. Пускали запись на всех диапазонах радиоволн: миллиметровых, сантиметровых, метровых… модулированных по частоте, по амплитуде… Лишь бы какой импульс зарегистрировать!

— Получалось?

— Получалось, Серега, получалось. В том-то и дело, что получалось. У Банника, надо отдать должное, потенциал бешеный, интуиция поразительная. Ну да, моральный уровень нулевой, если не в минусах, но научная мысль работает что надо… Ему, правда, ничего не стоит во время эксперимента вывести мощность излучателя на максимум, так что у подопытного мозги форменным образом расплавились — я сам потом видел на срезах под микроскопом. Естественно, после вскрытия. В средствах он неразборчив… Поверь мне, человек он крайне жестокий и лишен каких-либо нравственных начал.

— То есть о моральных ценностях с ним говорить бессмысленно?

— Я сказал — «нравственных начал». Мораль у него есть, но своя. И не совпадает с общепринятой.

— Ну, извини, это не новость! У кого из властей предержащих мораль совпадает с официальной и декларируемой?

— Они-то хоть на словах за нее ратуют. А что там для внутреннего пользования — посторонних не касается и от посторонних тщательно маскируется. А Банник… Понимаешь, он особо не скрывает, правда, и не афиширует. Но жил — и живет, я уверен! — по своим канонам. Черного кобеля…

— И его терпят?

— Сережа, да ты с луны упал! — удивился Баринов. — Он же человек системы, он же «свой»! Он циничен, прагматичен, лицемерен и жесток, а это и есть характеристика самой системы. Такие, как он, — цемент системы, стягивающие обручи.

— А мы?

— Мы?.. Мы — инертный материал: щебень, гравий, песок. Лагерная пыль.

Щетинкин покрутил головой.

— Ну, брат… Эка вас занесло. Впрочем, — спохватился он, — мы ведь с вами никогда на подобные темы не говорили. Хотя и не один пуд соли вместе съели.

— Ну да. Знаешь, ходил тут ночами человек по Москве, клеил на стены бумажки, рассовывал их в почтовые ящики, просто разбрасывал по улицам. Взяли его, конечно. Спрашивает следователь: «Что это вы, гражданин, пустые, чистые листки распространяете? Написали бы что-нибудь!» А тот в ответ: «А что писать? И так все и всем давно ясно!»… Так что, понимаешь, для меня одинаково неприемлемы и цели Банника, и методы, которыми он пользуется.