Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Но до Шишкова отлично дошло, что его вот так мягко, интеллигентно назвали прилюдно свиньей. У него даже желваки заиграли, но и на этот раз он сдержался. Переставив табуретку подальше, сбоку входа на веранду, он сел.

— А дело у меня такого свойства. — Шишков выдержал паузу, обвел всех взглядом. — К сожалению, Николая Осиповича срочно отзывают в Москву. Дела, знаете ли. Поэтому он приглашает на беседу товарища Баринова не завтра, а прямо сейчас. Собирайтесь, Павел Филиппович, машина ждет.

Щетинкин с Омельченко разом посмотрели на Баринова.

— Передай Николаю Осиповичу, что нынче я не располагаю временем, — спокойно и невозмутимо ответил он, словно ожидал такого предложения. — А потом — мне не о чем с ним говорить. Все было сказано сегодня утром. Повторить?

— И все же я настаиваю. Причем очень убедительно настаиваю.

И тут, словно ожидая этих условных слов, а может, так и было задумано, у входа на веранду появились две фигуры. Они быстро проскользнули внутрь, минуя Шишкова, и неслышно зашли друзьям за спины. Впрочем, соблюдая дистанцию, насколько позволяли размеры веранды.

Только Щетинкин позволил себе полуобернуться — в одну сторону, потом в другую. Молодые парни выше среднего роста, как сказали бы, спортивного телосложения и неброской внешности, без особых примет. Одеты одинаково — джинсы, темные рубашки навыпуск, на ногах полукеды. Вот и все.

— Что это значит? — на приподнятых тонах, начальственным голосом спросил Омельченко.

— Если ты, шестерка, завел персональных шестерок, еще не значит, что стал боссом, — голос Баринов не повышал, только в нем еще заметнее проявились презрительные нотки. — Немедленно забирай своих и — «позвольте вам выйти вон»!

— Ах, так? — лицо Шишкова перекосила гримаса. — Ну что ж, я примерно такого ждал! У меня приказ, и я его, будь уверен, выполню!

Из кармана пиджака он вытащил предмет, напоминающий револьвер-бульдог, но помассивнее, с дулом, таким же коротким, но зато вдвое толще, и мотнул им в сторону выхода.

— Вставай, пошли!

В тот же миг Щетинкин и Омельченко ощутили на плечах крепкие руки, которые прижали их к креслам, зафиксировав так, что не было возможности даже пошевелиться.

Но Баринов этого не заметил.

— Ах ты, гнида! Да я, кроме челюсти, тебе ноги-руки переломаю! — Он медленно, не спуская глаз с Шишкова, поднялся из кресла и сделал шаг к нему.

Шишков левой рукой стремительно прижал ко рту непонятно откуда появившийся респиратор и спустил курок. Выстрел прозвучал не громче звука от пистона в детском пистолете. Струя голубоватого газа ударила Баринова в грудь, он слабо хекнул, словно поперхнулся на выдохе, и бросил руки к горлу. Но колени подкосились, и он мягко осел на пол веранды.

Омельченко и Щетинкин рванулись было к нему, но те двое держали крепко и надежно, профессионально. Чувствовалось, что никакого лишнего движения им не позволят, вплоть до самого грубого воздействия. И без особых церемоний.

Шишков встал на расстоянии перед ними, не опуская револьвера.

— Спокойно, граждане, спокойно! Здесь у меня еще три заряда. Сидите где сидите и не вздумайте баловать. Вы мне пока не нужны. Пока. Понятно? — Он неприятно осклабился. — Хотя каждый из вас сегодня уже наговорил лет на пятнадцать. Но — пока гуляйте. Продолжайте отдыхать. Мой шеф сегодня добрый.

Он повел дулом, и железная хватка с их плеч исчезла.

Шишков держал их под прицелом, когда те двое подхватили под руки Баринова, почти волоком вытащили его с веранды, потом мимо по дорожке — на улицу… Через минуту оттуда донесся короткий звук клаксона.

Тогда Шишков левой рукой сделал им, словно приятелям, «до свидания», похлопав в воздухе пальцами о ладонь, и, не пряча револьвера, неслышно скользнул вслед за ними.

И только когда в вечерней тишине смолк вдали шум двигателя, они смогли перевести дыхание и ошеломленно взглянуть друг на друга.

Омельченко коротко выругался, третий раз за день.

— Нет, ну как щенков! Как щенков они нас сделали, а?

Щетинкин коротко вздохнул, дернул щекой.

— Профессионалы. Им за это деньги платят… Ну что, поехали следом? Где эта сволочь, в «Интуристе»?

— Давай. Машина на ходу?

— Разумеется!.. А Паша как чувствовал. Пока переодевались, он на стол ключи выложил. От машины и от квартиры.

— Так что, поедем на двух?

— Нет, на моей. Вдвоем все же сподручней. Я сейчас — деньги, документы…

Щетинкин поспешил в дом. Омельченко собираться было не надо, все свое при себе. А кейс пусть пока останется здесь. Он осторожно, оглядываясь по сторонам, не торопясь вышел на улицу. Не то чтобы ожидал увидеть еще кого-нибудь, просто нервы были уже на пределе.

У калитки он остановился. Фонари горели вдоль всей дачной улицы, ничто не шелохнулось ни справа, ни слева. Стояла особая ночная тишина, которой никогда не услышишь ни днем, ни вечером, ни поутру. Даже птиц не было слышно, не то что звуков людской деятельности…

Обе машины стояли там, где их оставили хозяева.

«Что-то долго Серега собирается», — подумал он и вышел на улицу.

Он подошел к «Волге» и остановился как вкопанный. Что-то в ее облике было не так. Он пригляделся, потом быстро зашел с другой стороны.

— Ох, и сволочи! — сказал он вполголоса и поспешил к бариновскому «москвичу».

Здесь его и окликнул Щетинкин:

— Иди сюда! Я же сказал, поедем на моей.

— Уже приехали! Ты только глянь!

И «москвич», и «Волга» всеми четырьмя дисками касались земли.

Щетинкин ожесточенно плюнул.

— Ну, подлюки, так мы не договаривались! — Он открыл багажник «Волги», загремел там какими-то железками. Потом выпрямился, держа в руках ручной насос. — Ты иди, посиди пока. Я позову.

Омельченко послушно прошел на веранду, сел, не включая света. Закурил. Толку сейчас от него никакого, а зря нервировать человека не слишком хорошо…

Что же делать-то?.. Пашку надо выручать, но как? По официальным каналам — себе дороже, да и ему серьезным образом навредишь… Может, обойдется? Побеседуют еще разок — и разойдутся миром… Но это — вряд ли. Не те люди, не то ведомство, не те правила… Вот, мать-перемать, что же делать-то?..

Неслышно появился Щетинкин. Сел в кресло рядом, вытирая руки тряпкой.

— Дай сигарету.

Сделал несколько затяжек, повернулся, не глядя затушил ее в первой попавшейся тарелке на столе.

— Думал — поспускали. Так нет, прокололи, падлы. Теперь, считай, нам здесь до утра сидеть.

Он встал, неуклюже потоптался.

— Боря, вот что… Я пойду приготовлю там постели. Надо поспать. Отдохнем, а рано утром — прямо к Пашке. Может, он уже дома будет, а?

— Нет, Серега, — Омельченко покачал головой, и его лицо передернулось, словно гримасничая. — Нет, Серега. Боюсь, Пашу мы теперь увидим очень и очень не скоро.