Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— А вот этого я вам сказать не могу, — прежним голосом сказала женщина, и легкая улыбка появилась на ее губах. С этим вопросом она словно получила какое-то облегчение. — Извините, таковы правила.

— Ну что ж, извините за беспокойство, — Омельченко коротко кивнул ей и, подтолкнув Щетинкина в плечо, направился к выходу.

Щетинкин направился было за ним, но посредине вестибюля вдруг круто развернулся и снова подошел к администратору.

— Хорошо, а Шишков Сергей Сергеевич? Он тоже выбыл или еще здесь?

Женщину словно кольнули слегка иголкой, но она быстро овладела собой.

— Извините, такого постояльца у нас тоже нет, — сухо ответила она и нервно захлопнула книгу.

Лиза встретила их вопросом:

— Уехал?.. Я так и думала. Время только потеряли, — не удержалась она от легкого упрека. — Идемте, у вокзала стоянка такси. Высадите меня у горкома, а дальше сами разберетесь.

— Где встречаемся?

— У меня, конечно. — Она порылась в сумочке. — Боря, вот запасные ключи, возьми. Сергей, а ты уж сам как-нибудь, ладно?..

Щетинкин достал из кармана связку ключей, протянул ей.

— Вот, от машины и от квартиры. Паша в последний момент сунул, словно догадывался.

Лиза несколько мгновений смотрела на ключи со знакомым брелоком в виде позолоченной подковы, и вдруг ее глаза стали наполняться слезами. Но, сделав над собой усилие, она сдержалась, достала платок, бросила короткое: «Извините!»… Омельченко и Щетинкин деликатно отвели глаза.

Она быстро взяла себя в руки и сказала прежним ровным и негромким голосом:

— Вот и хорошо, не придется ждать под дверью. Поехали.

— Знаешь, Лиза, с Банником что-то нечисто, — придержав ее за руку, сказал Омельченко. — Администратор явно темнит. Утверждает, что данное лицо, мол, даже не проживало в гостинице. Мне показалось, она чего-то боится. Нервничала заметно, глазки так и бегали.

— Ну и что? — равнодушно сказала Лиза. — Нам не он нужен.

Спорить Омельченко не стал, только пожал плечами — не место и не время. Но для себя твердо решил разобраться попозже, почему вдруг вокруг Банника сложилась такая завеса секретности?.. А вдруг это как раз связано со вчерашними событиями? Скажем, Павла привезли прямо сюда, он пришел в себя после газовой атаки — и произошел инцидент… А служащим приказали молчать… Да, очень похоже на то… Значит, вечером придется сюда вернуться. Хоть одному, хоть с Сергеем.

— Ба-а, гляньте-ка! — вдруг негромко и удивленно произнес Щетинкин. — Шишок! Знакомые все лица…

На противоположной стороне бульвара возле серой «Волги» стоял Шишков собственной персоной. Похоже, он только что вылез из нее и, не закрывая дверцу, продолжал что-то говорить шоферу. Вот он кивнул, хлопнул дверью и, подождав, пока машина отъедет, неторопливо, фланирующей походкой направился к гостинице. Пошел он вкруговую: по боковой дорожке на центральную аллею, по ней — до памятника Михаилу Фрунзе. Сбоку памятника высотой с трехэтажный дом он остановился, заложил руки за спину, оглядывая монументальную фигуру полководца, сидящего на таком же монументальном коне.

Омельченко толкнул локтем Щетинкина, тот ответил ему понимающим взглядом, энергично кивнул.

— Лизок, мы сию секунду! — сказал он быстрым полушепотом. — Сиди здесь, вмешаешься на последнем этапе… Пошли? Ты — справа, я — слева!

Они сидели на лавочке на боковой дорожке у самой центральной аллеи, почти спрятанные раскидистым кустом сирени, и от памятника их отделяло не более трех десятков метров.

«Непрофессионально расслабился Шишок, сильно непрофессионально, — злорадно подумал Омельченко. — Явно не ожидает ничего подобного, тем более от фигурантов вчерашнего мероприятия. Операция, мол, проведена успешно, без сучка и задоринки, может, даже благодарность от руководства заслужил в виде рукопожатия перед строем… А чего, собственно, опасаться, чай, не на нелегальном положении, „мой адрес — Советский Союз“ и так далее…»

Когда Шишкову на плечо легла тяжелая рука Омельченко, а справа открылся Щетинкин с весьма недвусмысленным выражением лица, он отреагировал на уровне врожденных инстинктов — просто дернулся в сторону, словно простой обыватель, попавший в темном переулке в пикантную ситуацию.

— Спокойно, Шишок, не дергайся! Руки в карманы не совать, держать на виду! Сейчас пойдешь с нами и ответишь на пару вопросов.

Шишков бросил цепкий взгляд по сторонам — бульвар в этот час почти пустынен, в поле зрения двое-трое прохожих, никто на них внимания не обращает. Да если бы и обратили — едва ли кто захочет вмешаться.

— Вы что себе позволяете! — негромко, но властно сказал он. — Я — майор госбезопасности!

— А вот я сейчас тебе, майор, врежу по сопатке да сдам в ментовку! — напряженным от ярости голосом сказал-прошипел Щетинкин. — Заяву напишу, что ты меня обокрал, а в кармане у тебя найдут мой бумажник!.. Понял, лейтенант? «Место встречи изменить нельзя» видел, падла?

Пока Щетинкин говорил, Шишков медленно-медленно, двигая одними ступнями, поворачивался так, чтобы оказаться к нему лицом, а ко второму противнику спиной. Но его маневр заметил Омельченко.

— Стоять! Стоять, кому сказал!

Шишков успел только сделать намек на то, чтобы сунуть правую руку за отворот пиджака, одновременно готовясь к выпаду левой, как Омельченко большим и средним пальцами сильно прижал и отпустил его локоть. Шишков охнул, правая рука его повисла, безжизненно болтаясь, гарантированно парализованная минимум на полчаса. Омельченко не торопясь обошел его со спины и повторил ту же операцию с левым локтем.

— Ты что, сержант, русский язык не понимаешь? — почти ласково спросил он. — А сейчас: кру-гом, шагом марш! — вон до той лавочки. Там и поговорим.

Шишков упрямо мотнул головой, морщась и помаргивая от острой боли в локтях.

— Не жди и не высматривай, твои тонтон-макуты в пивбаре расслабляются, — Щетинкин перехватил его взгляд, который тот украдкой бросил в сторону гостиницы.

— Ну что ж, — вздохнул Омельченко. — Ты напросился сам.

Он взял Шишкова под руку, прикрыл его согнутую кисть ладонью и слегка придавил на себя. Шишков глухо охнул.

— Посмотри, Сергей, вот этот немудрящий захват называется «пойдем со мной». Стоит этому паршивцу дернуться, а мне чуть сильнее нажать — и рука, и запястье сломаны. Этаким макаром в студенческие годы мы выводили с танцевальных вечеров разных хулиганов. И вот пригодилось…

Он говорил, а тем временем вел Шишкова к скамейке, с которой Лиза наблюдала за ними. На расстоянии разговора она не слышала, ничего странного в их поведении не заметила — ну, встретились знакомые, ну, разговаривают. И была очень удивлена, что этот гэбэшник вдруг идет к ней под руку с Омельченко. Ну, слегка бледный, ну, чуть неверной походкой — но идет сам, добровольно!..