Елизавета Сагирова - Запад

Позже, снова и снова прокручивая в голове этот страшный момент, я так и не сумела окончательно решить: специально ли Дэн отбросил сумку подальше от себя, в мою сторону? Сделал ли он это вместо того, чтобы самому попытаться спастись, уже понимая, что не успеет? Или, опрокидываясь спиной вперёд и пытаясь восстановить равновесие, просто сильно взмахнул руками, отчего отпущенная им сумка и проделала свой путь по воздуху? Скорее всего, первое, но мне всегда больше хотелось верить во второй вариант: слишком тяжело оказалось жить, зная, какая цена была за это уплачена.

Кажется, я уже бежала к Дэну, ещё до того как он скрылся за краем разлома. Я успела встретиться с ним глазами, в которых не увидела страха или отчаяния — только обречённое понимание, словно мой любимый всегда знал, что для него всё кончится именно так.

Наверное, всё-таки существует некий природный закон, по которому молния не ударяет дважды в одно и то же место. Иначе я не могу объяснить, каким чудом не сорвалась вниз во второй раз, когда остановилась на обрушившейся кромке моста, закачалась, размахивая руками, и упала на колени, снова и снова выкрикивая имя Дэна. Но Дэн уже не мог ответить. Я видела, как он упал в реку, упал легко, почти без всплеска, но сверху рухнули бетонные и асфальтовые обломки, вспенили тёмные воды Амура, сломали ровный узор волн. А когда речная гладь снова выровнялась, под ней уже ничего не было видно.

После полудня последние остатки туч исчезли с неба, и оно засветилось бледной голубизной. От тумана тоже не осталось и следа: теперь даже не верилось, что совсем недавно он застилал окружающий мир непроницаемой мокрой пеленой. А без него вид с моста открылся удивительный. Вокруг раскинулись солнечные дали: синий Амур, зелёные берега, размытый, чуть изогнутый горизонт. Красивыми выглядели даже мёртвые города двух держав: одной — исчезнувшей, другой — существовавшей поныне, пусть и в извращённом виде, напоминающем насмешку над её былым величием. Разрушаемые временем здания больше не казались встающими из могил мертвецами. Они напоминали скорее надгробные камни, строгие, но безобидные. Белоснежное колесо обозрения отражалось в воде Амура диковинным цветком.

Мост, точнее, то, что от него осталось — подобие бетонного островка с пятачком асфальта, возвышающееся над рекой на одной свае, — постепенно нагревался на солнце, и находиться здесь становилось тяжело. Будь у нас возможность уйти, мы бы сделали это: дед Венедикт умер несколько минут назад, перед этим кротко извинившись за задержку. Дульсинея Тарасовна прикрыла его лицо курткой, и теперь старик словно прилёг отдохнуть на солнышке.

Прилегла и я. Отошла к разлому, на котором последний раз видела Дэна, опустилась животом на асфальтовое крошево и стала смотреть вниз, в пробегающие подо мной пологие волны. Скоро ко мне присоединилась Яринка, и я почувствовала, как её плечо прижимается к моему. До сих пор мы ничего не сказали друг другу: этого больше не требовалось. Когда-то давно, сначала в приюте, потом в Оазисе, когда в целом мире у нас не было никого, друг кроме друга, мы умели обходиться без слов. Потом у Яринки появился Ян, у меня — сначала Ральф, потом Дэн, и это умение исчезло. Как я думала — навсегда. Но теперь оно вернулось, легко и естественно, как умение дышать. Мы снова были вдвоём против всего мира, и наши мысли свободно текли друг сквозь друга, делая всякие слова пустыми и ненужными.

— Девочки, — голос со стороны выдернул меня из странного состояния, в котором наша общая с Яринкой боль потери переживалась на двоих. Состояние это было почти приятным, потому что несло в себе облегчение, какое бывает, когда твою непосильную ношу вдруг подхватывает кто-то ещё. Отвлекаться от него не хотелось, но голос прозвучал снова. — Девочки, мне очень жаль.

Дульсинея Тарасовна стояла сзади. Она не подошла вплотную, а говорила с расстояния в несколько метров, но её скрипучий голос всё равно уничтожил тишину.

— Девочки, уйдите с края. Мост может продолжить разрушаться.

Я понимала её беспокойство, но каким-то образом чувствовала — больше здесь ничего не разрушится. То немногое, что осталось от асфальта подо мной, ощущалось абсолютно прочным, даже незыблемым. В ближайшие годы остатки моста не дрогнут, если, конечно, как предполагал бедный дед Венедикт, здесь не пройдёт ураган или не случится землетрясение.

Поскольку ни я, ни Яринка не пошевелились и вообще никак не отреагировали на её слова, Дульсинея Тарасовна пустила в ход тяжёлую артиллерию:

— Ваши мальчики не хотели бы, чтобы вы так глупо погибли теперь, когда столько уже пройдено и стольким уплачено.

Я начала подниматься. Не потому, что слова Дульсинеи Тарасовны попали в цель — просто больше не могла смотреть на медленно текущие воды Амура, отнявшие у меня Дэна. Это было всё равно, что глядеть в смеющиеся глаза смертельного врага, только что одержавшего верх. Яринка поднялась следом за мной, всхлипнула тихо, без слёз.

— Может… может, их течением унесло ниже? И там они выплыли?

— Может, — согласилась я без всякой надежды. Если кто-то успел выбраться из камнем идущего ко дну вертолёта и пробиться к поверхности, сумел бы он доплыть до берега? Берега руссийской и китайской сторон были одинаково далеко, но вполне в пределах досягаемости хорошего пловца. Вот только пловца, не обременённого обувью и верхней одеждой, как Ян. Что касается Дэна… я видела, как на него падали бетонные обломки.

— Пить хочу, — снова всхлипнула Яринка и беспомощно оглянулась.

Наши рюкзаки, как и рюкзаки Дэна и Яна, что мы сбросили с плеч, убегая от вертолёта, теперь наверняка покоились на дне Амура вместе с рухнувшим туда дорожным полотном. Белесый забрал свою поклажу в вертолёт. Остались только вещмешки деда Венедикта и Дульсинеи Тарасовны, но была ли там вода?

Загребая ногами по нагревшемуся асфальту, я добрела до тела убитого Бурхаевым старика, потянулась к его вещам, но увидела рядом куртку Дэна, сброшенную им незаметно для меня. И эта знакомая до каждого шва парусиновая куртка выглядела так обыденно, так привычно, словно одним своим существованием опровергала только что случившуюся непоправимую беду. Словно сам факт того, что она лежит здесь, терпеливо ожидая своего хозяина, может гарантировать возвращение Дэна…

У меня закружилась голова. Впервые я почувствовала, как реальность угрожающе качнулась вокруг, утрачивая стабильность, истончаясь, поддаваясь порывам безумия. Чтобы спастись от этого безумия, от иллюзий, страшных своей несбыточностью, я подняла куртку Дэна, прижала к себе, начала укачивать, как осиротевшее, оставшееся без хозяина животное. Из горла вырывались звуки, похожие на рыдания, но слёз не было.