Елизавета Сагирова - Запад

— Видел, — не стал отрицать Михаил Юрьевич. — Сразу после ареста пришёл туда убедиться, что это действительно я. Он ведь на меня и донёс.

Яринка издала звук, похожий одновременно на рыдание и рычание. Можно было только догадываться, как она сейчас винила себя в том, что в своё время не уберегла Яна от рокового поступка, не помешала ему освободить Бурхаева. И, чтобы как-то снять с неё хоть часть этой вины, я напала на Михаила Юрьевича.

— Почему вы доверяли Белесому?! Как вообще можно было доверять человеку, которого шантажируете?! Я не хотела, чтобы он ехал с нами, это вы так решили! Вы его чуть ли не главным у нас сделали! А теперь вините во всём Яна?!

Михаил Юрьевич не отвёл взгляд. Твёрдо сказал:

— Белесый — это Сергей по-твоему, правильно? Поверь, у меня были все основания ему доверять, ты просто многого не знаешь. Да, в итоге я ошибся. Но и этой ошибки бы не произошло, не вырвись Бурхаев на свободу. Однако я уже сказал, что понимаю Яна и не виню его. Произошло роковое стечение обстоятельств, и теперь об этом можно только жалеть.

Дульсинея Тарасовна положила руку ему на плечо, защищая от наших с Яринкой нападок.

— Сейчас не время искать виноватых, — сказала она, щурясь от лучей слепящего солнца, как раз забравшегося в зенит. — Нужно уходить. Ребята помогут спустить вещи, и…

— Сначала пусть он, — перебила её Яринка, ткнув пальцем в Михаила Юрьевича, — расскажет нам, как сумел выбраться из тюрьмы и как оказался здесь! А то слишком странно получается.

Наш лидер грустно улыбнулся.

— Думаешь, я веду за собой хвост? Меня подослала полиция, чтобы я привёл её к вам и этим облегчил себе приговор?

Яринка не ответила, но и не стала ничего отрицать.

— Нет за мной хвоста, — спокойно сообщил Михаил Юрьевич. — Да и зачем он нужен? Простите, но вы не настолько важные птицы, чтобы гнаться за вами на край света.

Ага, где-то я это уже слышала. Однако гонятся. Сначала Бурхаев, теперь Михаил Юрьевич. Хотя последний может не гнаться, а скрываться.

— Вы сбежали, да? Сбежали и теперь хотите вместе с нами спрятаться у дикарей?

— Не совсем, — лидер замялся. — Девочки, давайте доберёмся до берега, нас ждёт долгий разговор. Тут неудобно… и небезопасно.

Разумеется, неудобно. Разрушенный мост, постепенно накаляющийся под полуденным солнцем, и тело деда Венедикта слишком настойчиво напоминали о недавно разыгравшейся здесь трагедии. Я и сама была бы рада оказаться подальше и больше никогда не видеть этого проклятого места, но… ещё меньше мне хотелось идти куда-то с Михаилом Юрьевичем. Сказал ли мне это голос-без-слов, или я просто чувствовала усиливающуюся подозрительность Яринки, но теперь знала точно — идти никуда нельзя. По крайней мере, до тех пор, пока не получу подробного объяснения происходящему. И было ещё что-то. Что-то, грызущее меня изнутри, настойчиво и непрестанно, что-то, пока заглушаемое горечью недавней потери, но не желавшее отступать.

И я сказала:

— Нет.

Наверное, очень твёрдо и уверенно сказала, потому что ни Михаил Юрьевич, ни Дульсинея Тарасовна не попробовали меня переубедить, только переглянулись со странными выражениями лиц — одновременно сожалеющими и пристыжёнными.

— Хорошо, — тяжело вздохнул, сдаваясь Михаил Юрьевич. — Я только прошу вас не пытаться понять всё сразу, а поверить мне на слово. Потом, позже, вы во всём разберётесь. И согласитесь, что иначе было нельзя. Так что вас интересует в первую очередь?

Подруга взяла инициативу на себя.

— Как вы оказались здесь, если вас арестовали?

Михаил Юрьевич опять вздохнул и даже слегка закатил глаза, но ответил:

— Меня отпустили вчера. Сняли все обвинения.

Мы с Яринкой озадаченно переглянулись.

— Как это — сняли все обвинения? Почему?

Снова вздох. Долгий и сожалеющий.

— Потому что Бурхаев нажал на нужные рычаги. Он… не последний человек в столице.

— Бурхаев? А он-то здесь при чём? — я окончательно перестала что-либо соображать, а вот Яринка — та, кажется, поняла сразу, поникла, съёжилась, словно ожидая удара. И он последовал.

— Он предложил мне свободу в обмен на информацию о том, где искать своего сына. И на договорённость о дальнейшем сотрудничестве.

Ночь опустилась над Амуром, безлунная, зато звёздная. Дневная жара, ставшая под вечер невыносимой и раскалившая мост, заставила меня и Яринку трижды спускаться по ступенькам-скобам к воде, чтобы окунуться в неё прямо в одежде. Это приносило облегчение, но я каждую секунду помнила, что где-то внизу, подо мной, на тёмном дне лежит Дэн, безмолвный и неподвижный, разве что его русые волосы колышет медленное течение. Нет, мысли об этом не казались страшными, и я не ожидала, что холодная рука вдруг сомкнётся на моей лодыжке — бояться Дэна, даже мёртвого, было немыслимо — но чувствовала себя предательницей, находя спасительную прохладу там, где мой любимый нашёл смерть. Не знаю, были ли подобные мысли у Яринки, но и она не задерживалась в воде, почти сразу возвращаясь на мост, под безжалостное солнце.

Примерно часа в четыре дня, когда мы пытались найти хоть какое-то спасение в узкой тени остатков парапета, дед Венедикт, лежавший на прежнем месте, громко и протяжно вздохнул.

Я ничуть не испугалась. Напротив — обрадовалась. Ведь мёртвые не оживают, такое невозможно, а значит, весь сегодняшний день — просто страшный сон! Не было преследовавшего нас вертолёта, не было Бурхаева, не рушился мост, никто не погиб, и Михаил Юрьевич, явившийся после всего этого, не сказал нам безнадёжную правду…

Я даже успела представить, как сейчас проснусь в обнимку с Дэном на узком диванчике фудкорта в бывшем торговом центре, а может быть, и ещё раньше — в поезде. Но тут Яринка сжала мою руку и (тоже без страха в голосе) спросила:

— Ты слышала?

Всё ещё надеясь, что вот-вот этот невыносимо солнечный день над рекой начнёт таять вокруг меня, проваливаться в небытие, как происходит поутру со всеми снами, я всё-таки ответила:

— Слышала…

Мы смотрели на деда Венедикта, но он был по-прежнему неподвижен. Только куртка, которой прикрыла его лицо Дульсинея Тарасовна, немого сползла, потревоженная недавним вздохом.

— Что будем делать? — так же буднично поинтересовалась Яринка, словно речь шла о невыученных уроках, а не о внезапно подавшем признаки жизни мертвеце.

С каждой секундой я всё больше убеждалась, что, к несчастью, происходящее вокруг реально — поэтому начала искать объяснение странной ситуации. Много времени поиск не занял: объяснение висело у нас над головами.

— Солнце. Очень жарко, — я вспомнила Маслята и однажды обнаруженную мной на опушке тушу убежавшей у кого-то из соседей овцы с неимоверно раздутым животом. — У… у мёртвых внутри скапливается трупный газ. Он как-то должен выходить наружу, вот и…