Елизавета Сагирова - Запад

И снова Яринка подхватила неподъёмную для меня ношу, разделила боль на двоих, просто подойдя ближе и позволив мне увидеть свою тонкую тень рядом с моей. Напоминая, что есть только я и она. Против всего мира.

Чувствуя, как реальность возвращается в привычные границы, незыблемые, пусть и невыносимо горькие, я повернулась к Дульсинее Тарасовне.

— Вы сказали деду Вене, что всё помните и сделаете. Куда нам дальше?

В глазах матери Михаила Юрьевича появилось неприкрытое облегчение. Наверняка она думала, что теперь ей придётся долго возиться с двумя ревущими как каспийские белуги малолетками, утешать, приводить в чувство и всячески убеждать двигаться дальше, в уже выбранном ею стиле а-ля «ваши-мальчики-не-хотели-бы…». Не бойся, бабуля, не придётся. Но я буду очень благодарна, если ты знаешь, куда и, главное, как нужно и можно выдвигаться с высящегося в полутора десятках метрах над водой мостового островка.

Я оглянулась на Яринку. Она стояла с поникшими плечами и осунувшимся от горя лицом, но не безвольная, не сломленная. Спокойно встретила мой взгляд и чуть заметно кивнула.

— Нам осталось сосем недалеко, — обрадованно засуетилась Дульсинея Тарасовна. — На тот берег и…

Она осеклась и начала озираться, словно только что обнаружив нас в захлопнувшейся ловушке.

— На тот берег, ага, — равнодушно кивнула Яринка. — Вы плавать умеете, баба Дуся?

— Когда-то умела, — ответила старая женщина, не обидевшись на «бабу Дусю». — Может быть, и сейчас смогла бы, но до берега мне точно не доплыть. Ни до того, ни до другого. Да и вам тоже.

С последним утверждением я могла бы поспорить. За месяцы пребывания в Оазисе мы с Яринкой не теряли времени и, пользуясь тем, что море было — вот оно, только выйди за дверь, научились плавать очень даже неплохо. Но озвучивать эту мысль я не стала. Ведь, если даже оставить все вещи и верхнюю одежду, даже если вода не окажется слишком холодной и не скрутит нас судорогами на середине пути, то не бросим же мы Дульсинею Тарасовну одну на разрушенном мосту?

Яринка считала так же.

— Нужно осмотреть вещи, — вздохнула она безо всякой надежды в голосе. — Может, удастся найти что-то, что поможет держаться на воде?

Предложение не выдерживало никакой критики: ведь не найдём же мы в оставшихся вещмешках спасательные жилеты или брёвна для изготовления плота! Но подруга хоть что-то предложила, в то время как у меня в голове царила пустота.

Дульсинея Тарасовна тяжело развернулась лицом к оставленному нами (надеюсь, навсегда) Благовещенску. Странно замерла, глядя вдаль слезящимися старческими, но, как выяснилось, по-прежнему зоркими глазами. Странно вытянулась.

Мы проследили за её взглядом и увидели, что вдоль руссийского берега в нашу сторону плывёт похожая на спасательный круг оранжевая надувная лодка.

Я не почувствовала ничего. Ни удивления, ни страха, ни надежды. Просто отметила про себя сухие факты: вот лодка, надувная, плывёт, к нам. Яринка, судя по равнодушному взгляду, тоже не испытала особых эмоций по такому случаю, зато Дульсинея Тарасовна оживилась. Засеменила через дорогу, приложив руку козырьком ко лбу, забормотала что-то.

В лодке, что приближалась со взмахами таких же ярко-оранжевых вёсел, поднялась в полный рост мужская фигура, замахала руками. Замахала, несомненно, нам, и Дульсинея Тарасовна махнула в ответ, всё так же напряжённо вглядываясь в нежданных гостей.

Яринка собрала растрепавшуюся и запылившуюся рыжую гриву в конский хвост и ровно заметила:

— А с вещами всё-таки надо разобраться.

Я кивнула. Мы взяли оставшиеся вещмешки и оттащили подальше от мёртвого деда Венедикта, который, хоть и находился в прежней позе, больше не выглядел прилёгшим отдохнуть, и оставаться рядом с ним не хотелось.

Лодка приближалась. Дульсинея Тарасовна топталась у перил моста, вглядываясь в её пока неузнаваемых пассажиров. Мы с Яринкой сложили необходимые вещи из двух вещмешков в один, и только тогда я вспомнила картину, которую отчаянно гнала прочь от себя последние часы. Дэн на кренящемся пласте асфальта… взмах рукой… чёрный предмет описывает дугу в воздухе… Пчёлка!

Сумка Ральфа лежала там же, где упала. Она почему-то была застёгнута на молнию, хотя я не припомню, чтобы застёгивала её. Если только Дэн успел это сделать.

— Правильно, — серьёзно сказала Яринка, когда я вернулась к ней, — оружие может нам понадобиться.

И, словно подтверждая её слова, Дульсинея Тарасовна вдруг издала сдавленный крик. Мы подскочили как ужаленные, не от страха — от неожиданности, успев уже привыкнуть к царящей над Амуром солнечной тишине. А затем бросились к старой женщине, которая быстро шла вдоль перил моста, не сводя глаз с приблизившейся лодки.

— Что случи… — начала Яринка, обогнавшая меня на корпус, и внезапно резко остановилась, замолчав на полуслове.

Я налетела на неё, чуть не упала и уже открыла рот, чтобы в свою очередь поинтересоваться: что же, чёрт возьми, опять случи… — но снизу долетел знакомый голос:

— Ярина! Даша!

И, ещё до того как Дульсинея Тарасовна назвала прибывшего по имени, я уже знала, кто это. Во всём мире Дашей по старой привычке меня мог назвать только один человек — Михаил Юрьевич.

Когда я увидела его худощавую фигуру, покачивающуюся в зыбкой надувной лодке, то впервые с момента исчезновения Дэна в водах Амура, испытала что-то, кроме безысходности и горя. Удивление. Ведь Михаил Юрьевич никак не мог находиться здесь. Разве нет? Если верить словам Бурхаева, ему полагалось сидеть в следственном изоляторе, ожидая суда. Разве мог он оттуда убежать, да ещё столь быстро переместиться на несколько тысяч километров?

А такая обычно насмешливая и решительная Дульсинея Тарасовна тем временем превратилась в суетливую квочку. Она, всплескивая руками, бегала вдоль перил моста, не сводя глаз с уже приблизившейся почти вплотную лодки, и, наверное, Михаилу Юрьевичу повезло находиться вне зоны её досягаемости — иначе он был бы задушен в счастливых материнских объятиях.

— Ма! — крикнул он, явно осознавая грозившую ему опасность. — Мам, всё хорошо! Я в порядке, успокойся!

— Как же это… как же это… — бормотала старая женщина, напрочь забыв и про нас с Яринкой, и про лежавшего неподалёку неподвижного деда Венедикта, и про разыгравшуюся здесь недавно трагедию.

— Что происходит? — очень спокойно спросила подруга, глядя вниз, на прыгающую по волнам лодку. — Его выпустили? И как он здесь оказался?

Я лишь пожала плечами: сама ничего не понимала. Какой смысл гадать? Наверняка Михаил Юрьевич скоро всё объяснит, стоит ему лишь подняться к нам. Или нам спуститься к нему?

— Мишенька, туда! Туда подплывай! — закричала Дульсинея Тарасовна на удивление зычным, почти мужским голосом. — Мы там спуститься сможем!