Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

Но потом, сказала Глория, разразилась эпидемия тифа. Люди умирали десятками, и дикие животные выходили из леса пожирать трупы. Когда в общине закончились последние припасы, люди начали есть крыс, варили кору, корешки, кожу, даже суп из грязи. Однажды ночью церковь сгорела, и муж Глории погиб, стараясь ее спасти. Почерневшие руины еще стояли, потому что ни у кого не было ни энергии, ни желания отстраивать храм заново. Она и сын сумели выжить, потому что Глория была хорошей швеей и люди платили ей за починку одежды продуктами, кофе и домашней утварью.

— Такова история моей жизни, — сказала Глория, — вот как я стала старухой, когда мне едва исполнилось тридцать пять.

Сван вслушивалась в шум ветра. Принесет ли он ответ на загадку магического зеркала, спрашивала она себя, или унесет его дальше?

И совершенно неожиданно, когда ветер изменил направление, девушка услышала резкий собачий лай. Сердце замерло у нее в груди. Лай стал тише и пропал, потом зазвучал громче, где-то очень близко.

Этот лай Сван узнала бы где угодно.

Она хотела разбудить Джоша, чтобы сказать ему, что Киллер нашел дорогу, но великан храпел и бормотал во сне. Тогда она встала и с помощью лозы пошла к двери. Когда ветер подул в другую сторону, лай ослабел. Но ей было понятно, что он означал: «Скорее! Иди посмотри, что я тебе покажу!»

Она надела пальто, застегнула его на все пуговицы и выскользнула из хижины в беспокойную темноту.

Терьера не было видно. Джош распряг Мула, чтобы дать коню возможность позаботиться о себе, и тот ушел куда-то в поисках убежища.

Ветер снова вернулся, и лай вместе с ним. Откуда он долетал? Слева, подумала Сван. Нет, справа! Она сошла по ступенькам. Киллера рядом не было, и лай тоже пропал. Но она была уверена, что он доносился справа, может быть, из переулка, из того самого, которым Аарон водил ее показывать пруд.

Она колебалась. На улице было холодно и темно, только где-то в отдалении горел костер. Сван спросила себя, слышала ли она лай на самом деле или нет. Пса не было, только ветер выл в проулках и вокруг хижин.

Ей снова явился призрак ребенка с окоченевшими руками. Что же такое было в этих руках, что преследовало ее? Дело не только в том, что ладошки принадлежали мертвому ребенку, но и в чем-то намного большем.

Сван не знала точно, когда она приняла решение или сделала первый шаг. Но вдруг оказалось, что она идет по проулку, проверяя дорогу перед собой с помощью Плаксы, и приближается к полю.

Ее зрение затуманилось, зрячий глаз щипало от боли. Она шла вслепую, но не чувствовала паники, просто выжидала, надеясь, что сейчас не то время, когда видение растает и не вернется. Оно вернулось, и Сван пошла дальше.

Один раз она упала, споткнувшись о чей-то труп, и услышала поблизости чье-то рычание, но не обратила на него внимания. А потом перед ней раскинулось поле, едва освещенное отблеском отдаленного костра. Она пошла по нему, запах загубленного пруда раздражал ее обоняние, но она надеялась, что помнит дорогу.

Лай снова возник, с левой стороны. Сван повернула, чтобы последовать за ним, и закричала:

— Киллер! Ты где?

Но ветер унес ее слова.

Шаг за шагом Сван пересекала поле. Кое-где глубина снега составляла четыре или пять дюймов, но местами ветер уносил его, оставляя голую землю. Лай то усиливался, то слабел, иногда возвращаясь немного с другой стороны. Сван изменила курс на несколько градусов, но нигде на поле не видела терьера.

Лай прекратился.

Остановилась и девушка.

— Где ты? — позвала она.

Ветер налетал на нее, почти сбивая с ног. Она оглянулась на Мериз-Рест, увидела костер и несколько освещенных окон. Они казались такими далекими… Но она сделала еще шаг к пруду — и тогда дотронулась Плаксой до чего-то твердого на земле, почти у самых своих ног, и различила очертания детского тела.

Снова ветер сменил направление. И снова донесся лай, но теперь лишь как шепот, непонятно с какой стороны. Он звучал все тише, и как раз перед тем, как совсем затих, у Сван возникло странное ощущение, что это уже не лай старой, усталой собаки. В нем слышались молодость и сила всех дорог, которые еще предстоит пройти.

Звук пропал, и Сван оказалась наедине с детским трупом.

Она наклонилась и посмотрела на ручки: одна вцепилась в землю, другая сжата в кулак. Что же в этом такого знакомого? А потом она поняла: именно так она сама в детстве сажала семена. Одной рукой выкапывала лунку, а другой…

Сван схватила костлявый кулачок и постаралась разжать его. Он не поддавался, но она терпеливо разгибала пальцы и думала о том, что открывает лепестки цветка. Ладонь медленно выпустила то, что было в ней скрыто.

Шесть морщинистых зернышек кукурузы.

Одна рука копала лунку, а другая укладывала семена.

Семена.

Ребенок умер, не откапывая корешки. Ребенок умер, стараясь посадить иссохшие семена!

Она держала у себя в ладони зернышки. Была ли в них скрыта жизнь, или они оставались только холодными пустыми крошками?

«Здесь раньше было большое кукурузное поле, — сказал ей Аарон. — Но все умерло».

Она подумала о яблоне, расцветавшей для новой жизни. О зеленых ростках, повторивших контур ее тела. О цветах, которые давным-давно сажала в сухую, пыльную землю.

Здесь раньше было большое кукурузное поле.

Сван снова посмотрела на тело. Ребенок умер в странной позе. Почему он лежал ничком на холодной земле, вместо того чтобы свернуться и сохранить остатки тепла? Она мягко взяла его за плечо и постаралась перевернуть: послышался слабый треск отдираемой от земли примерзшей одежды, но само тело было легким, как шелуха початка.

Под телом лежал небольшой кожаный мешочек.

Сван дрожащей рукой подняла его, открыла и залезла двумя пальцами внутрь, уже зная, что там найдет. В мешочке были сухие зерна кукурузы. Ребенок защищал их теплом своего тела. Она поняла, что сделала бы то же самое и что у них, должно быть, было много общего.

Вот они, семена. Ей нужно теперь закончить работу, которую начал замерзший ребенок.

Сван отгребла снег и поскребла пальцами землю. Почва была глинистой и твердой, с льдинками и острыми камнями. Сван взяла целую горсть этой земли и стала отогревать ее; потом положила в нее одно зернышко и сделала то, что делала раньше, сажая семена в канзасскую пыль, — набрала полный рот слюны и выпустила ее прямо в ладони. Сваляла из земли шарик и катала его до тех пор, пока не почувствовала, как по ее косточкам поднимается покалывающее тепло, проходит по рукам и пальцам. Тогда она вернула комок на место, вжала в лунку, откуда его зачерпнула.

Это было первое семечко, посаженное Сван, но она не знала, выживет оно в измученной земле или нет.

Она взяла Плаксу, отползла на несколько футов от тела ребенка и зачерпнула еще пригоршню земли. То ли острый камень, то ли льдинка порезала ей палец, но она почти не замечала боли, вся сосредоточившись на работе. Покалывание усилилось, волнами проходя по телу, как ток по гудящим проводам.