Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

— Думаю, твоя лошадь голодна, — сказал он.

Сван высвободила пальцы. Ее сердце билось так, что она не сомневалась: должно быть, Робин слышит этот стук, как дальнюю грозу над горизонтом.

— Не уходи, — смягчился голос Робина, — пожалуйста.

Сван остановилась. Она подумала, что он совсем не похож на кинозвезд из журналов, которые, бывало, читала ее мать. В нем не было ничего от чистеньких тинейджеров из мыльных опер, так нравившихся Дарлин Прескотт. Его лицо, со всеми его тяжелыми линиями и углами, было молодым, но глаза — взрослыми. Они были пепельно-серыми и в свете костра казались красивыми. Сван встретила его взгляд и не увидела в нем прежней жесткости. Он смотрел ласково, даже нежно.

— Эй! — крикнула Анна Макклэй. — Шел бы ты отсюда. У Сван нет для тебя времени.

Суровая маска появилась на его лице снова.

— Тебя что, назначили ее стеречь?

— Не стеречь, умник. Защищать. А теперь будь паинькой, иди отсюда…

— Нет, — вмешалась Сван, — мне не нужны ни надзирательница, ни телохранитель. Спасибо за то, что вы обо мне заботитесь, Анна, но я сама могу постоять за себя.

— Ну извини. Я просто подумала, он опять тебе надоедает.

— Нет. Все в порядке. Правда.

— Ты уверена? Видала я таких типов — гуляет руки в брюки, а сам смотрит, где что плохо лежит.

— Уверена, — ответила Сван.

Анна бросила на Робина еще один предостерегающий взгляд и вернулась к разговору с мистером Половски.

— Теперь будет знать, как соваться не в свои дела, — сказал Робин, благодарно улыбаясь. — Вовремя ее щелкнули по носу.

— Нет. Тебе, может, не нравится Анна, и ты ей тоже не нравишься, но она старается ради меня, и я ценю это. Если бы ты беспокоил меня, я бы позволила ей прогнать тебя.

Улыбка Робина исчезла.

— Значит, по-твоему, ты лучше всех остальных?

— Нет, я не это имела в виду. — Сван чувствовала себя неспокойно, и мысли путались. — Я просто хотела сказать… Анна права, нужно быть осторожной.

— Угу. Значит, я беспокою тебя тем, что дружески настроен?

— Ты был не слишком любезен, когда зашел в дом и… и разбудил меня таким образом, — сказала Сван резко. Она чувствовала, что краснеет, и ей захотелось вернуться к началу разговора, но все уже вышло из-под контроля. Сван была наполовину испугана, наполовину рассержена. — И то яблоко я не тебе предлагала!

— О, я понимаю. Что ж, я крепко стою на земле, а не на пьедестале, как некоторые. И может быть, я не мог удержаться и не поцеловать тебя. И когда я увидел тебя с яблоком в руке, ты смотрела такими широко раскрытыми глазами, что я не мог не взять это яблоко. Когда я впервые увидел тебя, то подумал, что ты будешь что надо, но не знал, какая ты заносчивая маленькая принцесса.

— Вовсе нет!

— Нет? Ну, значит, корчишь из себя принцессу. Послушай, я побывал везде! Я видел много девчонок! Я-то сразу вижу, кто задается, а кто нет!

— А я…

«Стоп! — подумала она. — Замолчи сейчас же!»

Но она не могла остановиться, потому что была испугана и не собиралась позволять ему делать такие выводы.

— …а я вижу, кто грубый, крикливый… болван!

— Да, я болван, согласен! — Робин кивнул и невесело рассмеялся. — Я и сам знаю, что дурак: вбил себе в голову, будто могу понять Снежную королеву лучше, ха!

Он развернулся прежде, чем она нашлась что ответить. Сван сумела только крикнуть вдогонку:

— И не беспокой меня больше!

У нее вдруг больно сжалось сердце. Она стиснула зубы, чтобы не окликнуть Робина. Если он собирается валять дурака, значит он и есть дурак, капризный ребенок! Она больше не хочет иметь с ним дела.

Но Сван знала, что доброе слово может вернуть его. Одно доброе слово. Всего лишь. Разве трудно? Он неправильно понял ее, и, может быть, она тоже неправильно его поняла… Сван заметила, что Анна и мистер Половски наблюдают за ней, и почувствовала — Анна едва заметно умудренно улыбается. Мул подошел и подул в лицо Сван.

Девушка переступила через свою оскорбленную гордость и решила наконец окликнуть Робина, но едва она открыла рот, как дверь лачуги распахнулась и Пол Торсон взволнованно объявил:

— Сван! Началось!

Она проводила взглядом Робина, подходившего к костру, и следом за Полом вошла в дом.

Робин остановился у самого огня. Медленно сжав кулак, он принялся бить им себя по лбу, приговаривая:

— Идиот! Идиот! Идиот!

Он все еще не мог понять, что произошло, лишь знал, что был напуган до смерти и что никогда еще не разговаривал ни с кем прекраснее Сван. Он хотел произвести на нее впечатление, но сейчас чувствовал себя так, словно прошел босиком по коровьей лепешке.

— Идиот, идиот, идиот! — твердил Робин. Конечно, он встречал не так уж много девушек, — честно говоря, их вообще не было среди его знакомых. Он представления не имел, как с ними держаться. Они были для него точно пришельцы с других планет. Как с ними разговаривать и не… и не становиться крикливым болваном?

«Ну вот, — сказал себе Робин, — теперь все хуже некуда!»

У него внутри по-прежнему все дрожало и болел желудок. А когда он закрывал глаза, то перед ним возникала Сван, лучезарная, как прекрасная мечта. С первого дня, с той минуты, как он увидел ее спящую, он не мог выбросить ее из головы.

«Я люблю ее», — подумал Робин.

Он слышал о любви, но понятия не имел, что любовь вызывает головокружение, тошноту и дрожь одновременно. И он твердил про себя: «Я люблю ее».

Не зная, кричать или плакать, Робин стоял неподвижно, глядя в огонь, и не видел ничего, кроме лица Сван.

— Кажется, я только что слышала, как стрела пронзила два сердца, соединив их, — сказала Анна мистеру Половски, и они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Человек с лицом, похожим на голый череп, остановился перед джипом и поднял мегафон. Сверкая острыми зубами, он кричал:

— Убить их! Убить! Убить!

Рев Маклина перекрыли вопли и автоматные очереди, а под конец — грохот машин: более шестисот грузовиков, джипов и фургонов двинулись по захваченной земле к крепости Спасителя. В сером тусклом свете заклубился дым, на занятой оккупантами земле разгорались огни: горело около двух сотен машин, выведенных из строя во время первых двух волн штурма. Искалеченные тела мертвых и умирающих солдат «АСВ» усеяли растрескавшийся бетон, а вскоре начался новый приступ агонии, когда колеса в третий раз покатились по раненым.

— Убить их! Убить их всех! — кричал Маклин, указывая правой рукой в черной перчатке с торчащими из ладони гвоздями на машины-чудовища и горящие руины.

Сотни пехотинцев, вооруженных ружьями, пистолетами и бутылками с коктейлем Молотова, двигались перед цепью фургонов. Они шли полукругом, приближаясь к трем ощетинившимся оружием рядам грузовиков, машин и трейлеров «Американской верности», ожидавших грозной атаки так же, как они ожидали две предыдущие. Земля вокруг была усеяна трупами «верных» и множеством фургонов, которые горели и все еще взрывались от растекшегося по земле дизельного топлива.