Алек Янц - Последние капли радуги

Они были уже на середине длинного пути вниз, когда услышали женский крик. На первый никто не среагировал – всякое случается – но, когда раздался второй, многие повытаскивали наушники и оторвались от телефонов, с тревогой глядя вниз. Дана тоже приподнялась на цыпочки, пытаясь хоть что-то разглядеть поверх голов, но это было не так важно. Эскалатор в любом случае продолжал неустанно везти их вниз, приближая к источнику общей тревоги.

– Может, кто-то упал? – предположила Юлька, вставая на ступеньку к Дане, и буквально тут же, в противовес её словам, раздался еще один крик, на этот раз мужской:

– Отпустите!

Кто-то снизу, преодолевая естественное движение машины, пролетел вверх по ступеням мимо подруг, и несколько человек последовали его примеру, не желая находиться в эпицентре событий. А некоторые, напротив, желали увидеть все своими глазами, и бросились им наперерез. Началась давка.

– Сохраняйте спокойствие! Не задерживайте движение! – раздалось из динамиков, и, отражаясь от мраморных стен, пронзило ушные перепонки, как сорвавшийся голос примы. Если это должно было успокоить паникующих, получилось не очень, – Не препятствуйте движению эскалатора! Оставляйте проход с левой стороны! Не нарушайте движение!

Конечно, никто не слушал. Русские никогда не слушают официальные просьбы. Дана видела, как по соседнему эскалатору люди сбегают вниз, желая ухватить кусок зрелища. Многие уже подняли телефоны и вели трансляцию, а те, кто с эскалатора сошел, толпились у подножья, и Дана со спутниками мгновенно оказалась в толпе.

Нет.

Нет, нет, нет. Только не это. Девушка ощутила, как чужие тела сжимают её со всех сторон, как грубые руки, похожие на клешни и лапы чудовищ, касаются её спины, шеи, задницы, ног, живота, груди, как их пристальное внимание устремляется к Дане, как они чувствуют, они видят…они видят! Они видят её! Они знают! ОНИ ТЕПЕРЬ ЗНАЮТ!

– Ну-ка, – Вадим обогнул готовую впасть в истерику Дану, решительно раздвинул людей перед ними и, подхватив обеих девушек под руки, буквально вырвал их из толпы, влившись в поток людей, устремившихся по переходу. Там они прижались к стене, Вадим заслонил обеих своей спиной, и Юлька обняла трясущуюся подругу за плечи, успокаивая. Она знала, с какой тщательностью Дана выбирала время для поездок, что для неё было нормальным пропустить поезд, если вагоны заполнены хотя бы наполовину. Вадим этого не знал, но ждал, не давая спешащим людям толкать его спутниц, ждал, пока Дана выровняет дыхание.

– Демофобия? – тихо спросил он, но Юлька только отмахнулась.

– Всё нормально. Уф. Ничего, – если честно, Дана уже начинала испытывать вину каждый раз, когда видела этот обеспокоенный сочувствующий взгляд.

– Ты можешь идти?

– Угу. Сейчас. Еще минуту.

Перед глазами у Даны всё стучало и пульсировало, как басы электрогитары, и всё же сквозь сжатые тела она успела заметить виновника шума – мужчину на полу, руки которого вывернули двое в форме. Мужчина, кричал, рыдал взахлеб, бился, как пойманный зверь, но сдвинуть себя с места не позволял, вращая обезумевшими, мокрыми глазами и залитым соплями и солью лицом.

– Ненавижу вас! – не позерство – настоящая истерика, и именно поэтому зрелище было столь отвратно и притягательно одновременно, – Не трогайте…! Это вы, вы во всем виноваты!!!

Надрывный голос разносился над потолком, пойманный в каменную клетку, и его безуспешно пытались перекрыть полицейские:

– Вы обвиняетесь в сопротивлении при аресте! Всё, что вы…

– Граждане, расходитесь, здесь не на что смотреть! Не мешайте работать! Расходитесь, ну!

– Убейте меня! Лучше! Убейте! Меня! – с каждым словом из несчастного будто вырывалась душа, и Дана закрыла бы уши, но её руки до сих пор сжимала Юлька. А глаза закрывать не было смысла, ведь она уже видела достаточно.

– Почему они все смотрят на нас? – прошипела подруга, – Уроды.

Да, правда, люди, те, кто останавливался, а не проносился в потоке, пялились на них, снимали их на телефон, будто они какие-то забавные зверушки! Они знают, знают, они…

– Они не на нас, – сказал Вадим и глазами указал вверх. Дана подняла голову. Над ними, на грязно-белой стене, огромными, неровными, наполовину растекшимися буквами было выведено черной краской:

ОСВОБОДИТЕ ПЕГ

Буква «А» съехала куда-то вниз, а окончание предложения было залито черным пятном, как и часть стены, слава Богу, не та, к которой прислонялась Дана. Пустая банка с краской валялась неподалеку, а рядом с ней, еще более неуклюжая, ничтожная и блеклая, скрючилась девушка, которую все обходили стороной, принимая за попрошайку. Только Дана не заметила у неё никаких коробок для сбора пожертвований. И жалобных табличек иконами. Девушка молчала, только плечи её судорожно вздрагивали, и Дана на негнущихся ногах подошла к ней. Почему? Она не знала. Возможно, дело в чутком слухе Иоланты, который уловил этот тихий-тихий звук, похожий на дрожь в струнах старой, скрипучей виолончели. Таких звуков просто не мог издавать человек – но он издавал. Девушка обхватила себя руками поперек живота и раскачивалась, а звуки, срывающиеся с бледных, как стена, губ, проваливались куда-то под пол, в пустоту, в бесконечную тьму. Она выглядела, как человек, которому очень-очень больно, и когда Дана застыла в шаге от неё, обнаженные, трепещущие нервы потянулись к девушке, ища…помощи? Поддержки? Хоть какого-то отклика?

– Господи, – за своей спиной Дана слышала писк клавиатуры – Юлька достала телефон, – Боже. Дана, это…да уж.

Дана не повернулась. Она смотрела в покрасневшие глаза девушки и видела тот взгляд, что преследовал её когда-то, глядел из каждого отражения три года подряд. Взгляд человека, у которого забрали всё. Безвозвратно. Непоправимо.

– Что там? Что случилось? – спросил Вадим, но он был глупым. Дана не спрашивала. Дана знала. В этом мире только две непоправимые вещи – стать врагом государства…

– Этот экстремист… – прошептала Юлька, – Пегас…тут даже фотки, боже, Рунет орет, когда они успели…? Его буквально только что нашли в палате.

И смерть.

– Говорят, самоубийство. Повесился. На простыни.

Рунет, должно быть, уже весь изошелся: хэштеги, посты, фотографии разлетелись по всем его уголкам. Каждый считал своей обязанностью зарыдать, крикнуть как можно громче. Но Дана, неотрывно глядя в глаза мертвенно-бледной девушки, понимала сейчас – настоящая боль сильна настолько, что кричать невозможно.

Мария.

Она могла бы закричать, но её не услышали бы.

– Так. Повторим, – Полина мягко шлепнула Машу по руке, когда та попыталась одернуть платье, – Не мни юбку, дорогая. Твой отец думает, что вы с Полем переспали. Он либо уверен, что теперь братишка навечно влюблен, либо, что вероятнее, собирается шантажировать его, угрожая рассказать нашим родителям, какие мы ветреные. Так? На этом ужине он может попробовать заключить с Полем сделку. Типа, вы поженитесь, и ребенок будет ваш, но на самом деле ребенка Поль заделает потом, как можно быстрее. Так?