Алек Янц - Последние капли радуги

– Проходите, – мама остановилась посреди прихожей, – Вас можно называть Аполлон?

– Лучше Поль, – сколько раз в своей жизни девушка говорила это? Может, даже чаще брата? Или они представляются друг другом только в редких случаях? Для Маши рыжие близнецы были загадкой, её тайной комнатой, которую девушка, наверное, никогда не сможет открыть. Они были существами из другого мира, которые почему-то спустились к людям и заметили не абы кого, а Машу.

– У вас очень мило, – одно из этих существ умудрялось изображать такую искренность, что даже вечно жесткая, зачерствевшая мама не смогла сдержать улыбки, – Чудесная икона, Наталья Ивановна. Неужели оригинал?

Даже улыбка её стала чуть менее привычно натянуто-любезной, чуть более искренней. И Маше показалось – хотя она могла ошибаться, она же совсем не разбиралась в людях – что дело даже не в иконе, а в том, что «Поль» был едва ли не единственным мужчиной в жизни матери, который говорил с ней, как…с человеком?

На одно короткое мгновение Маша испытала к ней прилив сочувствия, но, когда мать снова посмотрела на нее, окинув взглядом с головы до ног, все чувства, кроме вины, страха и ненависти к себе исчезли. Маму не нужно жалеть. Мама живет правильно. Маша должна завидовать ей, ведь о такой жизни мечтает любая женщина. Должна мечтать.

– Что это на тебе, Мария? – она подавала слова сдержанно, как дар, как сердечность, появляющуюся на её холодном лице в редкие минуты уединения с иконой.

– Это мой подарок, – влезла Полина, – я думал, вам понравится, Наталья Ивановна.

– Ох, оно очаровательно. Просто я с детства учу моих дочерей, что девушке неприлично принимать подарки от кого-то, кроме мужа. А, вот и они, мои ангелы.

Сестренки, прячущиеся за дверью, наконец решились показаться. Ленуся сразу метнулась к матери, спрятавшись за её спиной, а Фима, будучи старше и храбрее, уверенно вышла вперед, обратившись к гостю:

– Вы дядя Аполлон? Папа сказал, что мы должны вам хорошо себя показать.

– Серафима, помолчи. Ты сделала уроки?

– А Ленка тоже ничего не делает, чё я должна?

Полина склонила голову на бок и присела на корточки, оказавшись ниже стоящей ровно Фимы. Средняя сестренка сильнее вздернула подбородок, показывая, что не боится гостя.

– Ты красавица, – сказала Полина, и её словам было просто невозможно не поверить. Так уверенно, так сладко и искренне звучал голос девушки, окутывая и неокрепшую юную душу, и зачерствевшее сердце матери, и Машу, которая уже давно очаровалась настолько сильно, что сейчас не могла отвести взгляд от изгиба длинной шеи, огненных прядей, рассыпавшихся по ней, и тонкого запястья, выглянувшего из рукава рубашки. Полина протянула руку Фиме, и мать, видимо, попавшая под влияние этой волшебной, поразительной ауры, ничего не успела предпринять до того, как маленькие, короткие пальчики сомкнулись вокруг ладони гостя.

– Ты очень красивая, Серафима, – Полина сжала детскую руку, и Маша невольно залюбовалась мраморным изгибом шеи, когда её спутница склонила рыжую головку в сторону матери, – Видимо, вся в маму.

Они пожали руки и легонько встряхнули, как мужчины при знакомстве, как равные , и расцветшая Фима вытащила перепуганную Лену из-за маминой спины. Та тоже осторожно коснулась бледной ладони, отпрянула, и они вместе, толкаясь, убежали.

Мать, наблюдающая за этим действом, едва заметно поджала губы.

– Я с детства приучаю им уважение к мужчине. Поль.

Девушка поднялась и оправила пиджак, с обезоруживающей улыбкой повернувшись к матери.

– Это было уважение, Наталья Ивановна. Я им никто, но они приняли мою дружбу.

Между тонких бровей пролегла складка, но либо матери так понравился «Поль», либо отец сказал угождать всем его прихотям, потому что больше ни слова упрёка не сорвалось с тонких губ.

– Проходите в столовую, – мама никогда не позволяла есть на кухне, говоря, что это ее личное царство. Даже отец заглядывал туда только по крайней необходимости. «Мужчине не место у плиты», – Вы пьете?

Этот вопрос был обращен к Полине, и та утвердительно кивнула. Еще бы, какой уважающий себя русский откажется выпить, тем более, если предлагают? Девушки зашли в столовую, где, в окружении полнящихся салатами, бутербродами и закусками тарелок уже восседал отец. Он смотрел вечерние новости, попутно записывая свои комментарии в телефон. Многие, особенно популярные священники так делали, чтобы знать, о чем говорить на следующей проповеди. Уже с порога в глаза бросался огромный, позолоченный крест, вольно лежащий у отца на груди, на белоснежной выглаженной рубашке. Этот крест отец надевал только в особых случаях, желая произвести впечатление на особого человека. Показать ему свое положение.

Он уже знал, что гости прибыли, и всё равно демонстративно повернул голову, как бы случайно наткнувшись по них взглядом и растянув губы в широкой улыбке.

– Аполлон! – отец обращался не к ней, но Маша все равно задрожала, невольно сделав шаг назад, – Как я рад, что вы согласились прийти! Прошу, садитесь.

Мария ощутила, как рука Полины, сжимающая её запястье, тянет за собой, и в следующее мгновение они уже были у стола – Полина, с чувством пожимающая руку отца, и Маша, прячущаяся за её спиной.

– Георгий Ефимович! – девушка наклонилась и поцеловала протянутый крест, – Машенька столько о вас рассказывала!

Отец медленно повернул к ней голову, и в улыбке его пропала всякая дружелюбность. Мария сжалась. По предположению отца, они весь вчерашний вечер отдали страстному акту соития, и на разговоры не должно было остаться времени. Маша сжалась еще сильнее, и попыталась совсем спрятаться за спиной Полины, хоть это и было физически невозможно, а папа тем временем скользнул взглядом по платью, но в отличие от матери, ничего не сказал, видимо, довольствуясь своими догадками откуда оно, и как заработано.

– Только хорошее, – добавила Полина, когда мрачноватая пауза слишком затянулась, а Маша совсем извелась под уничтожающим, вспарывающим душу взглядом.

– Чудесно, – когда отец отвернулся от нее, девушка ощутила, будто из легких вытащили штырь, и теперь снова можно нормально дышать. Свежий рубец внутри, кровоточа, нашел свое место среди сотни других, – Не стойте, Аполлон, Господь велит приклонять нам колени дважды: перед иконой, и чтобы придаться чревоугодию перед постом.

Полина послушно засмеялась, но, когда Мария пошла на свое привычное место в другой конец стола, девушка направилась за ней вместо того, чтобы сесть рядом с отцом. Судя по виду последнего, это его не слишком расстроило, а Маше было рядом с подругой гораздо спокойнее.

«Нужно перестать думать о ней, как о девушке . Вдруг я случайно скажу что-то не то? Сейчас она Поль».