Алек Янц - Последние капли радуги

– Примерно так, – Маша старалась не замечать свои мутные отражения в стеклах и зеркалах автомобиля. Близнецы сказали, что это новое платье сидит на ней великолепно, но Маша едва ли верила им. Любая, даже сама красивая одежда висела на ней, как половая тряпка. Низ и рукава всегда были слишком коротки, лиф собирался складками, спина топорщилась, и на фоне впалых щек любой цвет казался блеклым и болезненным. Поэтому нет, Маша не верила, что это желтое платье может сделать её хоть чуточку красивее.

– Он же церковный служитель. Они видят мир немного…иначе? Наивнее? – если бы слышал отец, в каком тоне дочь говорит о нем…

– Это была попытка оскорбить наши религиозные чувства, детка? – усмехнулась Полина. А потом вздохнула, – Мы должны его от этой затеи отговорить, да? Эх. Ладно, разберемся на месте. Братишка?

Близнецы переглянулась, и Маша в очередной раз почувствовала себя чужой, приемышем, пытающимся влезть в дружную семью. Казалось, им достаточно одного взгляда, чтобы понять каждую мысль друг друга. Возможно, у них и мысли были общими.

– Поль?

– Похожа, похожа, – юноша вздохнул, совсем как его сестра раньше, – сестренка, может, лучше все-таки я, а?

– Ну уж нет. Ты за меня уже сходил на вечер Чистоты. Моя очередь развлекаться. Ну?

– А голова?

– Ну, давай!

– Хлоп-хлоп, – Поль вздохнул. Полина мазнула брата губками по щеке и выскользнула из машины, потянув Машу за собой.

– Я тебе позвоню, милый! Пожелай нам успехов!

В ответ им донеслось ворчание, дверца захлопнулась, но автомобиль не тронулся с места. Маше казалось, что через затонированное стекло она чувствует осуждающий взгляд Поля, будто это её вина в том, что Полина решила заменить брата в их маленьком спектакле.

Маленьком…однако Маша понимала: если что-то пойдет не так, вся её жизнь испортится в мгновение ока. Но понимание это от чего-то не особо тревожило. Возможно, дело в Полине, которая, буквально внушая оптимизм своим видом, уверенно шла вдоль припаркованных автомобилей. Отец всегда говорил, что здесь, у них, собраны лучшие представители российского автопроизводства, и Маша верила. Глядя на эти сверкающие бока, позолоченные покрышки и обитые дорогой тканью салоны, проглядывающие сквозь стекло, поверить было не трудно.

– Внушительно, – Полина остановилась перед забором, сквозь прутья разглядывая длинный ряд особняков, – Нашему папке пришлось полжизни пахать, чтобы купить дом хотя бы за МКАДом. И он до сих пор по всей стране мотается, чтоб налоги платить. А тут почти в центре такая территория. Сюда обычно не пускают, мы только издалека видели, но вблизи…да. Внушительно.

– Мы место бесплатно получили, – Маша набрала цифровой код и открыла перед гостьей высокую калитку, впуская на территорию, – Папа же священник. Им всем здесь место дают. Тут раньше музей был, а сейчас – собственность Церкви. Еще где-то квартира есть, ему подарили на десятилетие службы, но мы там не живем.

– Ты богатая невеста.

Маша посмеялась бы, но как-то не захотелось, и она просто пошла вперед, по знакомой дорожке, мимо соседних участков, мимо церкви, построенной специально для их маленького жилого комплекса, мимо гаражей с машинами, не поместившимися на парковке. Рядом с Полиной дышать было немного легче, но Маша понимала – новая знакомая не сможет спасти её от отца. Снова. Не теперь. Не сейчас.

Перед их забором она достала телефон и хотела уже набрать номер отца, но что-то подтолкнуло её повернуться к Полине, спросить:

– Ты это сделала, чтобы брату насолить?

И тут же поразиться собственной наглости. Обычно она вела себя гораздо деликатнее, но сейчас словно что-то плотно ухватило её за язык, заставляя произносить неудобные и никому не нужные вопросы:

– Или ты просто доказываешь, что с тобой всё в порядке?

Это близнецы так влияют. Точно, они. И еще то, что Полина так добра к ней и не обращает внимание на глупые вопросы и поведение. Больше бы таких людей…но Полина такая одна. Даже сейчас она посмотрела на Машу не с презрением, не с раздражением из-за того, что та лезет не в свое дело, а с иронией и легким весельем:

– Может, я просто хотела лично убедиться, что в порядке будешь ты?

Маша, порозовела, заткнулась и торопливо ткнула в контакт отца, отвернувшись к забору.

– Пап? – от знакомого хриплого голоса, сказавшего: «слушаю», сердце девушки как обычно дрогнуло и сжалось в нехорошем предчувствии, – Это Маша. Мы уже здесь и…

– Что такое? – Полина подошла к ней ближе и положила руку на плечо, когда Мария убрала телефон от уха, не договорив.

– Сбросил. Он всегда так делает.

– Я-я-ясненько…эй. Эй.

Тонкие пальцы перехватили руку Маши, которая снова невольно начала одергивать юбку, прикрывая как можно больше.

– Милая, ты выглядишь совсем не п о шло. Ты выглядишь чудесно. Так что перестань уже маяться.

– Я не… – Полина прожгла её взглядом, и Маша ощутила, что внутри всё вздрагивает и трепещет. Она? Выглядит чудесно? Боже мой! – Ты тоже. Выглядишь.

А вот это было правдой. Полина даже в мужской рубашке с галстуком была красивее, изящнее, женственнее всех знакомых Марии, и уж тем более лучше её самой. У Маши с трудом получалось представить, что Полина – её кавалер сейчас, её спутник и потенциальный жених. Ну да. Жених, который ниже на голову. Впрочем, очень многие ниже Маши. Почти все. Даже среди мужчин.

Дверь открыли сразу же, стоило им подойти, будто по ту сторону за их перемещениями следили в глазок.

– Добрый вечер. Вы, наверное, Аполлон? – мама в дежурном вечернем платье, улыбнулась гостю и, не убирая улыбки, кинула взгляд на дочь. Которая тотчас же почувствовала внезапное чувство вины, хлынувшее в сердце, как через прорванную трубу. Оно взялось из ниоткуда, но как будто бы не исчезало вовсе, просто спряталось, затаилось, чтобы именно в этот момент зашептать в ушко:

«Больная мерзавка, ты больная мерзавка…»

– Добрый вечер, Наталья Ивановна.

Полина держалась ровно и ничем не выдавала свою женскую суть, даже когда мать отвернулась от них, чтобы зайти в дом. Это было неправильно. Так быть не должно. Полина все же девушка, и, если мама узнает…Господь милосердный, почему Мария не отвергла эту затею сразу?! Нужно сказать ей, лучше сразу, чем если это случайно вскроется, лучше признаться, извиниться, попросить Полину уйти и…

Тонкие пальцы сжали её руку, и Маша вздрогнула, как очнувшись. Отвела взгляд. Оказывается, она все это время испуганно, неотрывно глядела на мать, словно мечтая, чтобы она почувствовала, сама обо всем догадалась, и Маше не пришлось бы ни в чем признаваться.

Но если она догадается – им конец. Обеим. И Маша больше никогда не выйдет из дома. А все растения окажутся в контейнере, за которыми каждые два дня приезжает мусоровоз.