Андрей Столяров - Продолженное настоящее

Не вырваться.

Кто это? Откуда они взялись?

Что за чёрт?

Человек за столом чёрным от ярости голосом говорит:

— Народный Трибунал независимой Коммунитарной республики, оценив вашу ответственность за действия, приведшие к катастрофе, приговаривает вас к смерти — от того же оружия, которое вы создали для других. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Гремлин хочет сказать, что это не я, не я, оружие создавали другие, я тут вообще ни при чём, меня несло общим потоком… — разбитые губы его еле шевелятся, вспухшие, горят кровяным огнем. Горло пересохло, из него вырывается неразборчивый хрип.

Четвёртый человек, выступивший из-за спины, тоже в комбинезоне, но с грязноватой белой повязкой на рукаве, где в зелёном круге опять-таки багровеет кривовато нарисованный крест, прижимает к его запястью металлический серый цилиндр, что-то щелкает, раздается короткое злое шипение, словно пробудилась змея, в запястье, под кожей, надувается болью плотный пузырь.

Двое державших Гремлина сразу же отступают.

Можно даже сказать — отшатываются.

— Не боись, — говорит человек, который делал укол. — При внутривенном вводе он станет контагиозен часа через три, не раньше.

— Бережёного бог бережёт, — бормочет тот, что находится справа.

Человек за столом поднимается:

— Всё, идём!

Отчётливо хлопает дверь.

На деревянных ногах Гремлин огибает свой стол и валится в кресло.

Так вот что представляет собой трансцензус, думает он.

Кабинет выглядит, как всегда: чистый паркет, аккуратная этажерка со справочниками, крашеный коричневой краской, запертый сейф.

Так вот, что меня ждёт.

Интересно, это Сцилла или Харибда?

Впрочем, неважно. Значение имеет лишь то, что эта тварь готова меня сожрать.

Ну это мы — поглядим.

Гремлин дёргает на себя ящик стола и, просунув руку, нащупывает в глубине его пистолет.

По крайней мере, я знаю одно, думает он. Будущее не предопределено. Оно ещё только начинает формироваться под воздействием настоящего. И если глобальное будущее мне не подвластно, оно всё равно наступит и перекроит весь мир, то свое личное будущее, свою собственную судьбу я вполне могу определить сам.

Руки у него немного дрожат.

Чуть слышно, задыхающимися шмелями, гудят лампы дневного света под потолком.

Больше — ни звука.

По крайней мере, это я могу сделать, думает он.

Дней через пять Даг ясно осознает, что главным фактором для него теперь является время. Время — это единственное, что имеет значение. Происходит это внезапно. Однажды, около одиннадцати утра, Ортан, угрюмый, восточной внешности человек, кстати и по-русски говорящий с заметным акцентом, вдруг ни с того ни с сего начинает шлёпать ладонями по столу: правой — левой, правой — левой, поочередно, с каждым разом всё сильней и сильней. Одновременно он подёргивается всем телом, словно его корежит электрический ток, и даже часто-часто подпрыгивает вместе со стулом. Никто ничего не успевает сообразить — Ортан уже падает на пол и, как припадочный, колотится о линолеум.

— Голову придержите!.. — кричит кто-то.

Анчутка, оказавшаяся ближе всех, подсовывает под его затылок ладони. Подкладывают ещё и скомканный свитер. Ортан хрипит, задыхаясь, и выкрикивает что-то на неведомом языке: «гадрут!.. джебраил!.. физули!.. зангелан!.. кубатлы!.. шуша!.. лачин!»…

Сонник, и здесь сообразивший всё быстрее других, протягивает к его лицу диктофон.

— Что это? — сам себя спрашивает Даг.

— Кажется, это города в Армении, — шёпотом отвечает Профессор.

Мгновенно появляются санитары в белых одеждах и уволакивают тело, изломанное конвульсиями, в левую часть Флигеля, где находится клиника.

Панародин, материализовавшийся посередине аудитории, крутит из стороны в сторону головой.

Звонко хлопает в ладони:

— Работать!.. Работать!..

За эти пять дней ситуация во Флигеле резко меняется. Панародин, возглавивший «Аргус» после загадочного самоубийства Гремлина, сразу же устанавливает в группе жёсткую дисциплину. Теперь каждый визионер обязан ежедневно проводить в рабочей кабине три смены по два часа — утром, днём, вечером. Это независимо от самочувствия. Послаблений Исмар Бакадович (ну и имечко!) никому не дает. График вывешен на стене, за соблюдением его следит некий Дрозд, имеющий статус дежурного наблюдателя. Кроме того, отменены прогулки в саду, выходить из Флигеля категорически запрещено. На окнах верхних этажей тоже навешиваются решётки, и исполняется наконец мечта полковника Петрова: вдоль всей ограды внутреннего участка прокладывается спираль Бруно — завитая стальной пружиной колючая проволока. Теперь к ограде не подойти, а с улицы незаметно, да и кому нужно вглядываться.

Главное же изменение заключается в том, что отныне также каждый визионер перед началом сеанса должен принимать дозу лёгкого стимулятора. Так, во всяком случае, характеризует его доктор Салаев. Однако лёгкий-то он, быть может, и лёгкий, но Бармаглот, например, в прошлом баскетболист, рослый, внешне совершенно здоровый парень, после приёма этого стимулятора на целые сутки теряет пространственную ориентацию: не может войти в дверь, промахивается, не может самостоятельно сесть на стул, приходится водить его под руки. Напуганные таким эффектом, двое ребят, Снегирь и Шпунтик, (подростки, Даг с ними почти не общался) предпринимают отчаянную попытку бежать: ночью проникают каким-то образом на чердак, разбирают часть крыши, охрана их засекает, когда они спускаются по водосточной трубе. Обоих немедленно переводят в клинику.

Стимуляторы — это ужас, от которого меркнет сознание. К счастью, они действуют на всех по-разному. Профессор говорит, что у него стимуляторы акцентируют в первую очередь память: внезапно, будто на мониторе, всплывают внутри мозга статьи, написанные бог знает когда — весь текст, целиком, вплоть до сносок и рисунка абзацев. Аналогично и у Анчутки: крутятся в голове фильмы, просмотренные ею за последнюю пару лет, не надо никакого планшета, закроешь глаза — всё ярко, как на экране. Зато у Ортана — припадок, через сутки сменившийся комой, а Белка, тщедушная, белобрысая, взъерошенная девица, два дня назад, точно так же как когда-то Марго, впала в кататонический ступор. Только, в отличие от Марго, она совершенно окаменела: её так и уносят — полусидячую, с растопыренными руками, с мёртвым взглядом, со скрюченными, будто у ведьмы, костистыми пальцами.

С другой стороны, на Дага, что удивительно, лёгкие стимуляторы воздействия почти не оказывают: некоторый прилив сил, более никаких последствий. Профессор, правда, предупредил, что тут может сработать кумулятивный эффект: сначала — ничего, ничего, а потом — как пробьёт.