Роберт Хайнлайн - Чужой в чужой земле

Джил предпочитала Львиный Дом. Громадные самцы; высокомерные даже в неволе, безмятежное материнство больших самок, царственная красота бенгальских тигров с джунглями, смотрящими из глаз, маленькие леопарды — быстрые и смертельно опасные, запах мускуса, с которым не мог справиться кондиционер. Майк разделял ее вкусы; они часами могли находиться здесь иди в птичнике, террариуме иди у аквариумов и бассейнов. Однажды он сказал ей, что если бы вылупился на этой планете, для него было бы большим благом стать морским львом.　

Когда он впервые попал в зоопарк, Майк очень расстроился; Джил вынуждена была приказать ему ждать и грок, когда он хотел немедленно освободить зверей. Вскоре он вынужден был признать — большинство зверей не сможет жить там, куда он предлагал их выпустить, в конце концов, зоопарк — своего рода гнездо. Он часами размышлял об этом, когда впадал в транс, и потом никогда больше не угрожал убрать решетки, стекло и сетки. Решетки, как он объяснил Джил, больше нужны для того, чтобы не допустить людей к зверям, а не наоборот, чего он не мог грок вначале. После этого, Майк никогда не упускал случая посетить зоопарк, где бы они не находились.　

Но сегодня, ни мизантропия верблюда, ни проделки обезьян, не могли рассеять плохого настроения Майка. Они стояли перед клеткой с семьей обезьян-капуцинов и наблюдали за тем, как они ели, спали, кормили грудью детенышей, ухаживали, искали паразитов и толкались у решетки, пока Джил бросала им орешки.　

Она бросила арахис одному из самцов; прежде чем он успел съесть его, более крупный и более сильный самец не только отнял у него орешек, но и побил его. Меньший самец и не пытался преследовать своего мучителя; он стучал кулаками по столу и верещал в бессильном гневе. Майк внимательно следил за этим.　

Вдруг, обиженный бросился в другой конец клетки, схватил еще меньшего самца и задал ему трепку, большую, чем получил сам. Маленькая обезьянка, хныкая, отползла прочь. Другие обезьяны не обратили на это никакого внимания.　

Майк откинул голову и засмеялся. Он смеялся и смеялся, согнувшись в приступе безумного хохота. Он ловил воздух, начал дрожать и, все еще смеясь, опустился на пол.　

— Майк, прекрати!　

Он выпрямился, но продолжал хохотать. К ним торопился служитель.　

— Леди, вам нужна помощь?　

— Можете вызвать нам такси? Наземное или аэро, все равно. Мне нужно увести его отсюда. Он плохо себя чувствует.　

— Скорую? Похоже у него припадок.　

— Что угодно!　

Несколькими минутами позже она вела Майка к аэротакси. Она дала их адрес и требовательно сказала:　

— Майк, послушай меня! Успокойся.　

Он немного успокоился, но продолжал хихикать, громко смеяться, опять хихикать. По пути домой она все время вытирала ему глаза. Джил привела его домой, сняла с него одежду и уложила в постель.　

— Все в порядке, дорогой. Если тебе нужно, можешь отойти.　

— Я в порядке. Наконец-то, я в полном порядке.　

— Надеюсь, что так — Она глубоко вздохнула — Ты перепугал меня, Майк.　

— Извини, Маленький Брат. Я тоже был напуган, когда услышал смех в первый раз.　

— Майк, что случилось?　

— Джил… я грок людей!　

— Что?..?..?..?..?　

«Я сказал правильно, Маленький Брат. Я грок» — Теперь я грок людей, Джил… Маленький Брат… дорогая моя, драгоценная… Маленький бесенок с проворными ножками и очаровательным, непристойным, сладострастным, распутным, распущенным половым влечением… прекрасные крики и нахальные ягодицы… мягкий голос и нежные руки. Моя дорогая девочка.　

— Господи, Майкл!　

— Ох, конечно я знаю эти слова; просто я не знал, когда и как их употреблять… или зачем тебе нужно было, чтобы я говорил их тебе. Я люблю тебя, дорогая, сейчас я уже грок и любовь.　

— Ты всегда грок ее. И я люблю тебя… гладенькая обезьяна. Дорогой мой.　

— «Обезьяна», и в самом деле. Иди ко мне обезьянья самка, положи голову мне на плечо и расскажи что-нибудь смешное.　

— И ничего больше?　

— Да, ничего больше, только прижмись ко мне покрепче. Расскажи о чем-нибудь смешном, чего я никогда не слышал, и посмотри — буду ли я смеяться в тех местах, где нужно и скажу тебе, почему это смешно. Джил… я грок людей!　

— Но что произошло, дорогой? Можешь ты рассказать мне? Для этого нужен Марсианский? Или мыслесвязь?　

— Нет, в этом-то и дело. Я грок людей. Я принадлежу к ним… и сейчас я могу говорить обет всем на языке людей. Я узнал почему люди смеются. Они смеются из-за того, что им больно… потому, что смех — единственное средство, способное унять боль.　

Вид у Джил был озадаченный.　

— Может быть я не человек. Я ничего не понимаю.　

— Ах, ты — человек, маленькая обезьянка. Ты грок это совершенно автоматически, не думая об этом. Потому что ты выросла среди людей. А я нет. Я был похож на щенка, который не рос среди собак. Он не мог стать таким же, как его хозяева и никогда не учился быть собакой. Меня нужно было обучить.　

Брат Махмуд учил меня, меня учили многие люди… и ты учила меня больше всех. Сегодня я получил диплом — и засмеялся. Бедный маленький капуцин.　

— Который, дорогой? Думаю, тот большой — просто подлец… а тот, которому я бросила орешек, оказался таким же подлецом. Ничего смешного я в этом не вижу.　

— Джил, Джил, дорогая моя! Я вложил в тебя слишком много Марсианского. Конечно, в этом не было ничего смешного; это было трагично. Вот почему я должен был засмеяться. Я смотрел на клетку полную обезьян и внезапно увидел всю подлость, жестокость, всесовершенно необъяснимые вещи, которые я видел и слышал, о которых читал, когда был со своими братьями по воде, и, вдруг, мне стало так больно, что я засмеялся.　

— Но… Майк, дорогой, люди смеются, когда им весело, хорошо, просто приятно… не тогда, когда происходит что-то ужасное.　

— Так ли? Вспомни Лас-Вегас. Когда на сцену выходили девушки, разве люди смеялись?　

— Ну… нет.　

— Но вы — девушки были самой хорошей и приятной частью шоу. Я сейчас грок, если бы они смеялись, тебе было бы больно. Нет, они смеялись, когда упал, запутавшийся в собственных ногах клоун… или над чем-нибудь еще, что не было хорошим.　

— Но это же не все над чем смеются люди.　

— Вот как? Возможно, я еще не грок это полностью. Любимая, припомни, пожалуйста, что-нибудь — шутку, анекдот, заставившие тебя хохотать, а не просто улыбаться. И мы посмотрим, нет ли там где-нибудь зла или неправильности, и стала бы ты смеяться, если бы их не было — Он задумался — Я не грок, когда обезьяны научатся смеяться, они станут людьми.　

Все еще сомневаясь, но уже начиная принимать сказанное им всерьез, Джил начала копаться в памяти, припоминая шутки и анекдоты, показавшиеся ей очень смешными:　

… - китаец возражает… — сломала ногу… — доставил мне неприятности!.. — это испортило мне всю поездку… — и его теща упала в обморок — … и ты тоже, неловкая скотина!