Роберт Хайнлайн - Чужой в чужой земле

— Ты его уже причинила. И не переживай, детка. Здесь всегда кто-нибудь да топчется. Никто не беспокоит меня против моей воли, так что успокойся. Теперь о твоем больном… Ты говорила, вы хотите, чтобы он получил свои права. Я могу чем-нибудь помочь?　

— Ну… Бэн говорил… Бэн думал, что вы могли бы…　

— Бэн ничего не говорил мне. Меня мало интересуют так называемые «права» этого юноши. Его претензии на Марс — пустая болтовня адвокатов. Я сам юрист и не испытываю к ним ни малейшего уважения. Что до богатств, якобы ему принадлежащих, то тут все зависит от решения совершенно посторонних людей и наших странных племенных обычаев. Он может ничего не получить. Ему же будет лучше, если его обведут вокруг пальца… И я не стану рыться в газетах, чтобы узнать, чем все это кончилось. Если Бэн ожидал, что я буду бороться за «права» Смита, то вы постучали не в ту дверь.　

— О! — Джил ощутила пустоту и обреченность — Я, пожалуй, подготовлю его к перелету.　

— Не нужно. Если только вам здесь не надоело.　

— Но вы же сказали…　

— Я сказал, что не интересуюсь всеми этими фикциями. Но гость под моей крышей — дело особое. Он может оставаться здесь, сколько хочет. Я просто хотел объяснить, что не собираюсь связываться с политиками только ради того, чтобы удовлетворить романтические устремления — ваши и Бэна Кэкстона. Дорогая моя, я привык думать, что служу человечеству и эта мысль была мне приятна… Потом я обнаружил, что человечество не нуждается в услугах, напротив — оно негодует в ответ на любую попытку служить ему. Поэтому с тех пор я делаю только то, что приятно Джубалу Харшоу — он отвернулся — Время ужина, не так ли? Доркас, кто-нибудь что-нибудь делает'?　

— Мириам — Доркас отложила вышивание и поднялась.　

— Никогда не мог понять, как эти девочки делают все дела?　

— Босс, откуда вам это знать? Вы же никогда ничего не делаете — Доркас ткнула его пальцем в живот — Зато никогда не пропускаете ужин.　

Прозвучал гонг и они отправились в столовую. Если готовила Мириам, она всегда пользовалась полуфабрикатами. Она сидела во главе стола и была холодна и прекрасна. Кроме трех секретарш за столом сидел человек чуть постарше Лэрри, который отнесся к Джил так, словно она всю жизнь прожила здесь. Звали его Дюк. Обслуживание велось неандроидными механизмами, которыми управляла Мириам со своего конца стола. Еда была превосходной и, насколько могла судить Джил — не синтетической.　

Один Харшоу был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, а мясо жесткое. Он обвинил Мириам в том, что она сервировала стол вчерашними объедками. Никто, казалось, его не слушал, но Джил начала беспокоиться за Мириам, когда Анна положила свою вилку.　

— Он помнит, как готовила его мать — сказала она.　

— Он опять начинает думать, что он Босс — возразила Доркас.　

— И давно это началось?　

— Дней десять.　

— Да, пожалуй, слишком.

Анна взглянула на Доркас и Мириам. Все трое поднялись из-за стола. Дюк продолжал есть. Харшоу заволновался.　

— Девушки, только не сейчас. Погодите, пока…　

Они двинулись к нему. Машина-официант вильнула в сторону, освобождая дорогу. Анна взялась за ноги, остальные — за руки, застекленная створчатая дверь разошлась в стороны и они с визгом выволокли Харшоу наружу. Послышался тяжелый всплеск и визг прекратился.　

Девушки вернулись. Ни в одежде, ни в прическах их не было ни малейшего беспорядка. Мириам села на место и повернулась к Джил.　

— Еще салата?

Харшоу вернулся в пижаме и халате вместо джемпера. Машина накрыла его тарелку, как будто бы он на минуту отлучился. Теперь она сняла крышку и Харшоу принялся за еду.　

— Как я всегда говорил — провозгласил он — женщина, не умеющая готовить — это сто долларов убытка. Если меня перестанут как следует обслуживать, я обменяю вас на собаку и пристрелю ее. Что на десерт, Мириам?　

— Земляничный пирог.　

— Он больше похож на себя, чем на то, что было раньше… Все свободны до среды.　

После ужина Джил прошла в гостиную, намереваясь поглядеть программу новостей и опасаясь услышать упоминание о себе. Она не смогла найти ни приемника, ни чего-либо, что могло маскировать стереовизор. Она задумалась, но не смогла припомнить, чтобы видела в доме хотя бы один аппарат. И ни единой газеты, хотя кругом было множество книг и журналов.　

Никто не присоединился к ней. Она стала соображать, который теперь час. Свои часы она оставила наверху и потому принялась оглядывать вокруг. Это ни к чему не привело, и, порывшись в памяти, она поняла, что не видела ни часов, ни календаря ни в одной из комнат, где она была. Тогда Джил решила, что лучше всего лечь спать. Одна стена была сплошь заставлена книгами. Джил обнаружила катушку с киплинговскими «Просто сказками» и взяла ее с собой.　

Кровать в ее комнате была последним словом техники — с автомассажером, кофеваркой, пультом микроклимата и так далее, однако будильник отсутствовал. Джил решила, что она вряд ли проспит завтрак, забралась в постель, вставила катушку в читальную машину, легла на спину и стала смотреть на потолок, по которому побежали слова. Вскоре пульт управления вывалился из ее ослабевших пальцев, огни погасли и она уснула.　

Джубалу Харшоу заснуть так легко не удалось — он досадовал сам на себя. Его интерес пропал, наступила реакция. Пол — века тому назад он поклялся страшной клятвой никогда больше не подбирать бездомных котят. И вот теперь — груди Венеры Милосской! — ему привалило счастье подобрать сразу двоих… Нет, трех, если считать Кэкстона.　

То, что он нарушал эту клятву больше раз, чем прошло с того времени, не тревожило его — последовательность никогда не была его отличительной чертой. И не то, чтобы два содержанта могли причинить ему неудобство: дрожать над медяками было не в его характере. За свою бурную жизнь он разорялся много раз, бывал и более богаче, чем сейчас. Он относился и к тому, и к другому как к причудам погоды и не обращал внимания на эти перемены. Но тарарам, который поднимется, когда за этими ребятами явятся сыщики, приводил его в дурное расположение духа. А тарарам будет, да еще какой — в этом он не сомневался. Этот наивный младенец, которого приволокла Джил, наследил за собой, словно трехногая корова!　

Значит, в его убежище ворвутся совершенно незнакомые люди, будут задавать вопросы, предъявлять требования… И ему придется принимать решения и совершать какие-то действия. Он же был убежден, что любые действия суетны сами по себе, поэтому ближайшие перспективы делали его крайне раздражительным.　

Он не ждал от таких созданий, как люди, осмысленных действий. Большинство людей — кандидаты на превентивный арест. Он желал лишь одного: чтобы его оставили в покое все, за исключением тех немногих, кого он выбрал товарищами в своих развлечениях. Он был уверен, что, предоставленный самому себе, сумеет в конце концов достигнуть нирваны — погрузиться в собственный пупок и исчезнуть из виду наподобие этих индийских фокусников. Ну неужели нельзя оставить человека в покое?!