Роберт Хайнлайн - Чужой в чужой земле

Текущие события, важные для Марса, были совершенно другого рода. Разделившиеся Старейшие решили (почти между делом) послать человеческого птенца грок, что в его силах, о третьей планете, и вернулись к более насущным делам. Незадолго до этого, примерно во времена земного Цезаря, марсианский писатель создал произведение. Его можно было назвать и поэмой, и музыкальным опусом, и философским трактатом. Это была последовательность эмоций, выраженная трагическими и логическими средствами. Поскольку это произведение могло быть воспринято человеком так же, как слепой от рождения воспринимает описание восхода солнца, не имеет никакого значения, к какой категории его приписывать. Главное заключалось в том, что писатель случайно разделился до того, как закончил работу.　

Вообще, неожиданные разделения на Марсе чрезвычайно редки: Марсианский вкус в этом деле требует, чтобы жизнь была неким завершенным целым с физической смертью, наступающей в подходящий, обоснованно выбранный момент. Этот писатель, однако, настолько погрузился в работу, что забыл перейти с холода в теплое место. Когда его отсутствие было замечено, его мясо уже не годилось для еды. Он же не заметил разделения и продолжал творить.　

Марсианское искусство делится на две категории: то, что создается живыми взрослыми — энергичное, подчас даже радикальное, и то, что создается Старейшими — консервативное, чрезвычайно сложное и обязанное демонстрировать технику, отвечающую более высоким стандартам. Эти две категории всегда рассматриваются порознь.　

Но по каким меркам судить о данном произведении? Оно легло мостом между слиянием и разделением. Его финальная часть принадлежала Старейшему, хотя творец, как творцы всех времен, не заметил изменения состояния и продолжал работать, словно соединенный. Может, это новая категория искусства? Могут ли быть созданы и другие подобные вещи в результате неожиданного разделения автора во время работы? Старейшие обсуждали существующие возможности, неслышно совещались в течение столетий, а все неразделившиеся Марсиане с нетерпением ожидали их вердикта.　

Вопрос представлял большой интерес еще и потому, что речь шла об искусстве религиозном (с земной точки зрения) и крайне эмоциональном, в произведении описывался контакт между Марсианской расой и народом пятой планеты — событие, происшедшее давно, но до сих пор живое в памяти Марсиан ввиду его огромной важности, так же, как одна — единственная смерть на кресте оставалась живой в памяти людей и имела для них огромную важность, хотя с ее момента прошло уже два тысячелетия. Марсиане встретились с народом пятой планеты, полностью грок его и начали действовать. Осколки астероиды были единственным, что осталось от планеты, предоставляя Марсианам возможность восхвалять народ, который они уничтожили. Новая работа была одной из многочисленных попыток грок прекрасное знание в целом во всей его сложности в одном произведении. Но прежде, чем судить о нем, нужно было решить, как о нем судить.　

Это был серьезный вопрос.

Валентин Майкл Смит на третьей планете не интересовался этим пламенным творением. Он никогда не слыхал о нем. Его Марсианский воспитатель и его братья по воде не забивали ему голову вещами, которые он все равно бы не понял. Смит знал о разрушении пятой планеты так же, как любому земному школьнику известна Троя или Плимут Рок — место, где в 1620 году произошла высадка поселенцев с «Мэйфлауэра» — но его не знакомили с теми произведениями искусства, которые он был не в состоянии грок. Его познания были неизмеримо, неимоверно шире познаний остальных птенцов его гнезда, но гораздо уже, чем у взрослых: его воспитатель и советчики из Старейших заинтересовались мимоходом, что и как много может понять этот чужой птенец. В результате этого он знал о человеческой расе больше, чем человечество знало о себе, ибо Смиту приходилось грок готовыми вещи, о которых ни одно земное создание не имело даже представления.　

А сейчас Смит радовался своим успехам. Он нашел в лице Джубала нового брата по воде. Он обрел множество новых друзей, он наслаждался восхитительными новыми познаниями, сыпавшимися такой лавиной, что он даже не имел времени грок их. Ему оставалось только откладывать их в памяти, чтобы потом поразмыслить на досуге.　

Его брат по воде Джубал сказал, что он сумел бы грок это странное и прекрасное место быстрее, если бы научился читать, поэтому он потратил на это весь день или около того. Джил показывала ему слова и говорила, как они произносятся. Это означало быть целый день вне бассейна, что было большой жертвой, поскольку купание (а он твердо усвоил, что купание разрешается) приводило его даже не в восторг, а в почти невыносимый религиозный экстаз. Если бы не Джил и не Джубал, он бы вообще не вылезал из бассейна. Поскольку ночью купаться не разрешалось, он всю ночь читал. Он пролистывал Британскую Энциклопедию и прочитывал медицинские и юридические справочники Джубала на десерт. Его брат Джубал заметил, как он листает одну из книг, остановил его и стал спрашивать о прочитанном. Смит отвечал очень старательно. Это напоминало проверки, которые устраивали ему Старейшие. Его брат, казалось, был расстроен ответами и Смит ощутил потребность в медитации. Он был уверен, что отвечал теми же словами, что и в книге, хотя и не все из них грок.　

Однако, он предпочитал бассейн книгам, особенно когда там плескались, брызгаясь друг в друга Джил, Мириам, Лэрри и остальные. Он не сразу научился плавать, но обнаружил, что может делать то, чего другие не могут. Он опустился на дно и лежал там, погрузившись в блаженство, пока его не вытащили, подняв такую суматоху, что он ушел бы в свое оцепенение, но выяснись, что все беспокоятся исключительно за него.　

Позднее он продемонстрировал это Джубалу, пробыв довольно долго на дне и попробовал обучить этому своего брата Джил. Но она почувствовала себя нехорошо и обучение пришлось прекратить. Это был первый случай, когда он понял, что существуют вещи, которые он способен делать, а его новые друзья — нет. Он очень долго обдумывал случившееся, стараясь грок этот факт во всей его полноте.　

Смит был счастлив. Джубал — нет. Его привычное безделье разнообразилось теперь наблюдением за лабораторным животным. У него не было никакого режима для Смита, никаких запланированных физических тренировок. Вместо этого он позволял Смиту носиться вокруг дома, словно щенку на ранчо. Единственный присмотр за Смитом осуществлялся со стороны Джил и этого было более чем достаточно с точки зрения Джубала. Он довольно скептически относился к мужчинам, которыми руководят женщины.　

Джил делал чуть больше, чем просто обучала его поведению в обществе. Смит теперь ел за столом и одевался самостоятельно (по крайней мере, так думал Джубал. Он отметил про себя, что нужно спросить Джил, помогает ли она ему сейчас), он усвоил неписаные правила поведения в доме и воспроизводил их с тщательностью обезьяны, копирующей хозяина. Когда он первый раз принялся за мясо, он воспользовался одной вилкой и Джил пришлось самой разрезать его кусок. К концу обеда он ел так же как и все остальные. Во время следующего обеда его манеры были точной копией манер Джил, соответствуя им в каждой мелочи.