Лев Долгопольский - Прошедшие лабиринт [СИ]

Автобус уже подходил к остановке, когда запыхавшийся Сергей сунул в руки Насти клетчатую сумку.

— Езжай домой! Я тоже растяпа — забыл плитку выключить в лаборатории. Если повезет, на следующий автобус успею!

Не дав ошарашенной Насте даже рта раскрыть, Сергей бросился к институту. На этот раз они с Никитой встречались в метро, и этикетки смывать было негде. И конечно, озабоченный единственной мыслью поскорее начать синтез брейнорина, Сергей напрочь забыл сделать это позже. Так что номер был на месте, вот он, красуется — и последнее число отнюдь не 405.

…после маленькой подтасовки в каталоге базы… ему будут доставлять несколько другие соединения… Я все хорошо запомнил…

Значит, это был не сон…

Вcе эти подмены не были случайностью… Так вот почему не было столь приметных кристалликов среди однородной массы вновь синтезированного брейнорина. Нужно, обязательно нужно будет повторить реакцию. Тут Сергей вспомнил, что в лаборатории, на полке около термостата, должна была оставаться небольшая навеска заветного дифосфопроизводного мектолиевой кислоты. Еще раньше, планируя один из опытов, он приготовил навески разной величины сразу для нескольких реакций, но использовал тогда не все. Значит, он еще сможет воспроизвести свой первый результат. И понять, в чем отличие условий, почему в последний раз не образовались кристаллы. Да, кристаллы… Не в них ли все дело? Ведь трем крысам они с Антоном давали именно те сероватые кристаллики, не бурый песок. Почему они так по-разному подействовали? На вид все три съеденных крысами кристалла как будто были одинаковыми, но может быть, оттенки цвета разнились? И ведь не записали вес кристаллов, не провели досконального химического анализа. Не научный опыт, а какой-то кавалерийский наскок. Ах, хорошо бы иметь под рукой широкополосный спектрометр, рентгеноструктурную установку… Мечты, мечты… А ведь без дотошных измерений даже сигнальную публикацию нельзя давать, это ж просто курам на смех.

Однако начинать новый эксперимент немедленно все же не стоило, лучше отложить это деликатное дело до утра. Во-первых, Настя ждет. Во-вторых, синтез требует времени и тщательной подготовки, а ночью так легко ошибиться. Теперь, полностью уверенный в том, что он находится в двух шагах от заветной мечты, цели, ради которой он работал последние несколько лет, он предпочитал избегать лихорадочных поспешных шагов. Другая проблема стояла перед ним: какие изменения мог вызвать брейнорин в головном мозге незадачливого (незадачливого ли?) Генки, впрочем, то же относилось и к Тито. Сергей обдумывал эту проблему по дороге домой, механически проделывая привычный путь.

Прошлогодние публикации группы Питерса конкретизировали, что уже легкие дозы брейнорина, доставленного в кору полушарий мозга, могли вызвать изменение проводимости аксонов. Этот эффект, в принципе, допускал возможность измерения, раз изменится электрическая активность коры. В долгосрочной перспективе можно было также ожидать структурных изменений — увеличения толщины и поверхности коры за счет углубления извилин. Неужели эффекта удалось достичь так быстро? Всего лишь за считанные дни? Эх, хорошо бы было попытаться снять у Генки энцефалограмму. Но как и где это сделать, не привлекая ничьего внимания? И в том числе самого Генки!? У Насти в поликлинике должна быть подобная аппаратура! Но… Стоп… Меренков внезапно испугался собственных мыслей. А что, если Генка был не единственным, кто каким-то образом смог «отведать» загадочное вещество? Ведь последствия могут быть самыми непредсказуемыми — и не только для этих людей, но и для самого Сергея, и в том числе для его карьеры. Да что там карьеры! Дело, кажется, принимало совсем дурной оборот. Нет, — все же стал успокаивать себя Сергей, — все эти «экстраординарные» Генкины способности могли объясняться миллионом разных причин.

Он вспомнил, как сам в шестом классе выучил на спор флаги 178 стран мира и ни разу не ошибся, узнавая их все и называя страну принадлежности, когда приятели решили проверить его. Наградой, выигранной тогда в споре, ему был кляссер с редкой коллекцией почтовых марок, с изображениями самолетов и портретами знаменитых летчиков, который его друг Мишка поставил на спор. Жемчужиной коллекции была марка 1935 года выпуска, с портретом летчика Каманина и сценой посадки на его самолет последних челюскинцев. Нет, все это ерунда, никакой Генка не вундеркинд, но поговорить с ним все же обязательно нужно.

Успокоенный приятными воспоминаниями (марки из того самого кляссера до сих пор занимали почетное место в его давно заброшенной коллекции), Сергей переключил свое внимание на Тито. Не было никаких сомнений в том, что брейнорин оказал на Тито явное стимулирующие воздействие, а значит, изменения площади коры головного мозга у Тито должны быть особенно заметны. Нужен хороший рентгеновский аппарат, — с грустью подумал Сергей. В их институте никто о подобном оборудовании даже и не думал мечтать, да, честно говоря, большинству сотрудников подобный прибор вообще-то был и не нужен. Ну не качество же слоености коржей «Наполеона» им проверять? Видимо, без помощи Насти никак не обойтись… Интересно, а как такие проблемы решаются у них там, на Западе? На какую-то долю секунды Сергей представил себя в стенах первоклассной лаборатории: полки занимали баночки с фирменными реактивами компании «Мерк», на лабораторных столах сверкало чистотой оборудование швейцарской фирмы «Метлер-Толедо»…

Ночь Меренков провел в беспокойных метаниях, то проваливаясь в сон, то внезапно просыпаясь. В голову лезла всякая чертовщина. Ему снился его визави Анантападманабх Сридхарачарья в белой чалме и синем, расшитом звездами халате. Индус производил какие-то таинственные и непонятные манипуляции над огромным стеклянным шаром, в котором сидела белая крыса (точь-в-точь похожая на Тито). На голове у крысы были закреплены датчики причудливых форм и непонятного назначения. Временами Сергею казалось, что по гладкой поверхности шара, словно в телевизоре, проплывали цветные изображения. Срезы гипертрофированного головного мозга крысы сменялись структурными формулами незнакомых органических соединений. Меренков проснулся несвежим, наскоро принял душ, пожарил яичницу и даже толком не доев ее, помчался на работу с твердым намерением повторить синтез брейнорина сегодня же.

Но поработать ему не удалось и в этот день. Как только он появился в институте, его потребовал на ковер сам заведующий кафедрой, профессор Терещенков, и устроил форменный разнос. Зав был вне себя, он говорил о необходимости соблюдать производственную дисциплину и бережно относиться к выделяемым для работы реактивам. В конце концов он потребовал тетрадь учета и расхода спирта. Ту самую, листы в которой должны быть пронумерованы и прошиты суровой ниткой, а каждый миллилитр использованного спирта должен быть взят на учет. Как выяснилось, Сергей перерасходовал свою норму аж на три месяца вперед. Пользуясь расположением старшей лаборантки, симпатичной и улыбчивой Анны Юрьевны, он брал спирт крайне часто и расходовал его почти неограниченно: спирт был нужен для перегонки промежуточных продуктов синтеза брейнорина. И вот грянул скандал. Мало того, что он так сильно израсходовал норму, так еще этой проклятой тетради не оказалось на месте. Сергей потратил почти целый день на ее поиски, пока не обнаружил пылящейся за батареей отопления. Последняя запись была датирована сроком месячной давности. Зав рвал и метал, грозил увольнением, обещал послать на всю оставшуюся жизнь если и не на Соловки, то уж точно на подшефную овощную базу. Остаток дня Сергей провел, старательно вписывая в соответствующие графы заветные миллилитры израсходованного спирта: когда, на что были потрачены, сколько…