Лев Долгопольский - Прошедшие лабиринт [СИ]

— Идея! Могу я хоть в отпуске пожить не в общаге? — взбунтовалась наконец Люда и, не мешкая более, отправилась проведать бабусю. Бабуся Люде обрадовалась: дальние гости к ней забредали не часто. Радушно угостила ее сливами из своего сада и напитком чайного гриба. Сдать уголок на остекленной дощатой веранде сразу согласилась, цену запросила скромную, и Люда тут же и перебралась.

Следующие дни она безмерно наслаждалась тишиной, возможностью спать до полудня, запахами из сада и шуршанием тростника по ночам. Правда, тут уж надо было думать о пропитании: на обед и ужин Люда ходила в пансионат, но ранний казенный завтрак решительно пропадал, а аппетит от морского воздуха был зверский. Пришлось доплатить Фоминичне за крутые яйца и помидоры, которыми она согласилась потчевать Люду по утрам. Фоминична, женщина одинокая и свободная, совсем не любила готовить, сама перебивалась абы чем, а для кота покупала у местных мальчишек хамсу и бычков.

Странно, что по утрам возле подоконника, где стояла банка с настойкой чайного гриба, на полу постоянно обнаруживались лужи. Фоминична грешила на кота и пробирала его суровыми словами. Кот же всем видом показывал свою невиновность.

Но все эти мелочи никак не могли омрачить удовольствия от тишины и покоя: Фоминична с утра уходила на шоссе торговать семечками, и Люда просто лежала на веранде, глядя, как плывут редкие облака, как тени сначала укорачиваются, а потом удлиняются и полосато ложатся на щелястые половицы, слушала пение мелких птичек и стрекотание кузнечиков… Изредка по двору с хозяйским видом проходил кот, пугая горлинок и немногочисленных кур. Люды он не боялся.

Вечерами она все-таки шла к водопаду, где ее ждал Антон. Там собирался весь цвет биологии, порхали местные девушки в ярких нарядах, бродили дружные компании туристов в тренировочных костюмах и кедах.

— А я еду, а я еду за тумааа-аном, — шелестело от компании научных кадров.

— Ах ты чува моя, чува, тебя люблю я, — гремело от стайки студентов, присланных в соседний совхоз на подвязку виноградных усиков.

— За презрееее-евших грошевой уют! — упирались бородатые флибустьеры от науки.

— Не плачь, девчоооооо-онка, пройдут дожди, — утешали сами себя провинциальные подруги защитников Родины.

— Ты моя мелооо-одия, я твой преданный Орфей, — доносилось из репродуктора на танцплощадке.

В конце концов песни бородачей у костра стали напрягать ее примитивностью мелодий и самодельными стихами, и она предложила Антону встречаться у нее на веранде. Антон не знал, что и подумать: все его предыдущие «кадры» наперебой требовали развлечений, походов в бары и в кино, жаждали продемонстрировать наряды и завидного кавалера (каковым он не без оснований считал себя).

— А что мы там будем делать? — ляпнул он, не подумав.

— А ничего, просто посидим… — удивилась Люда. — Тихо там, хорошо. Ты против?

— Нет, что ты, конечно нет! — залепетал Антон, так что самому стало противно. И назавтра вечером, прихватив бутылку местного Абрау и с трудом добытый с заднего крыльца в сельпо тортик, пришел в хатку Фоминичны.

Там и в самом деле было хорошо. Люда задумчиво сидела на веранде в жатом сиреневом сарафане, с которого исчезли желтые бантики, прежде топорщившиеся у выреза. Фоминична, отведав тортика и угостившись вином, вынесла им корзинку персиков и деликатно удалилась: в отличие от пансионатских дамочек она не страдала борьбой за курортную нравственность.

Антон все еще не мог справиться с непонятной ему самому робостью и подыскивал тему для беседы, как на веранду явился кот. Он внимательно посмотрел на стол и испустил сиплый мяв. Люда оторвала кусок тортовой картонки и предложила коту кремовую розочку. Котяра вежливо слизал угощение, фыркнул, долго мыл усы, затем удалился и вскоре приволок задушенную мышь, каковую и уложил у Людиных ног.

Против ожиданий Антона, Люда не завизжала, не стала лезть с ногами на стол, а почесала кота за ухом.

— Ишь какой… — засмеялась она. — Благодарность принес за торт. Деловой! Кушай сам, полосатик, мы мышек не едим, но твой жест оценили.

— Ты не боишься мышей? Нетипично для женщины, — заметил Антон.

— А чего их бояться? У нашего общего знакомого в Климовске под диваном вообще ручная крыса живет, а может, и две, — ответила Люда. — Здоровенная, Rattus norvegicus. Да наглая такая, никого не боится, вылазит, когда хочет, еще и телевизор смотрит… Про кота Леопольда, наверное, — улыбнулась она.

Антон остолбенел.

Этой ночью Василий Дмитриевич почти не спал. Мучили кошмары, смутная тревога, ставшая уже привычной за последнее время, превратилась в панику. Конечно, ему было о чем беспокоиться — о Генке, о Меренкове, о себе, в конце концов — что будет, если в Обществе узнают, что уже не один год он пренебрегает своими обязанностями, а сейчас дошел до прямого нарушения — сокрытия чрезвычайно важных фактов?

Да, а что же будет? Прохоров вдруг сообразил, что не знает. «Даже страшно подумать», сказал он вчера Сергею — фраза вылетела как-то сама собой, и звучала как намек на ужасные кары — но в том-то и дело, что понимать ее следовало буквально: было страшно именно думать о возможности неповиновения. Причем, ни конкретных последствий, ни конкретного наказания в голову почему-то не приходило.

Странно это все. Вообще все. И не то странно, что Меренков получил парацельсий, и накормил им целую прорву живых существ, начиная с муравьев и кончая человеческим ребенком. Тут-то как раз все логично, сам же Прохоров и не уследил. И даже не то, что на Сергея не подействовало внушение, и в результате он узнал про Общество. Случается… И именно потому, что случается, ночные посетители должны были по-быстрому заменить клетку и смыться — и в этом случае Сергей их принял бы за обыкновенных воров. Что заставило эту парочку вместо того полчаса торчать в квартире, рассказывая друг другу историю Общества?

Ну, а про вчерашний разговор и речи нет. Странно вел себя Сергей, странно вел себя он сам… Как будто… как будто над нами обоими поработал Гипнотик. Даже не Гипнотик, тут что-то не то…

Весь день Прохоров всячески избегал Меренкова, впрочем, тот появился только на два часа, провел консультацию и сразу исчез. И слава Парацельсу, потому что безумно боялся Василий Дмитриевич повторного приглашения в гости. Хотя и любопытно было бы взглянуть, конечно, что у него там… Но только не сегодня! После работы он поспешил домой, забиться поскорей в плюшевую комнату и хоть на время — как он надеялся — избавиться от сосущего страха. Шел, внутренне зажмурившись, ничего не замечая вокруг, натыкаясь на прохожих, а на остановке был чуть не сбит с ног толпой, атакующей какой-то пригородный автобус. И только через несколько минут осознал, что едет в этом автобусе. В автобусе, идущем в Климовск. Да что же это такое творится?!