Яна Завацкая - Перезагрузка

Я не верила своим ушам, и наверное, многие тоже не могли поверить – иначе как объяснить гробовую тишину, повисшую в зале. Наглость Кавказа, пожалуй, не знала границ. Он шел ва-банк: поддержат его или нет. И какие-то робкие голоса слева на «Камчатке», где расселась четвертая рота, послышались… но тут же смолкли в полном, оглушающем молчании ГСО.

– Это еще не все, – не смущался Кавказ, – вчерашнее нападение на нас… У меня сразу возникла мысль, что выгодно и удобно оно в этот момент было не кому иному, как Ворону.

Я так поразилась, что даже не слышала следующие пару предложений…

– …У нас есть обоснованные подозрения, и в течение ближайших дней я могу их подтвердить, что Ворон состоит в тесной связи с врагом. У нас есть доказательства, мы пока не можем их предъявить, но они есть. И во всяком случае все мы видим – позавчера Ворон сидел здесь в наручниках, а сегодня – свободен. Десятки товарищей полегло – а он на свободе. Это одно уже заставляет задуматься!

– У тебя все? – спросила Иволга, воспользовавшись паузой. Кавказ замялся, и она быстро перехватила инициативу.

– Итак, обвинения мы все выслушали. Возможность доказать эти обвинения была предоставлена. Но сегодня у нас есть и свидетели другой стороны. Зильбер, пожалуйста!

Старичок врач вышел не наверх, а встал перед трибуной. В зале было так тихо, что даже его негромкий голос был отлично слышен.

– Бойцы из первой роты сегодня провели эксгумацию тела убитого Духа, – сообщил он, – и мне предоставили возможность осмотреть его.

Он поднял и потряс какой-то бумагой.

– Здесь мое экспертное заключение. В теле находится четыре раневых канала, четыре входных отверстия и три выходных. Убийство произведено, несомненно, из автомата «тип 22» китайского производства. Одна из пуль обнаружена в теле, и это пуля калибра 5,8 – что однозначно указывает на тип оружия. Кроме того, без сомнения, выстрелы произведены сзади, все входные отверстия находятся на спине убитого.

Он помолчал.

– Хочу добавить, что я еще два дня назад, после случившегося, выразил желание осмотреть труп, но мне в грубой форме было сказано, что боец уже похоронен, и я не должен, как они выразились, совать нос не в свое дело, иначе, опять же по их выражению, я вылечу отсюда быстрее, чем успею рот раскрыть. Я ответил, что нахожусь здесь добровольно и в качестве врача могу заработать на жизнь в любом случае. Тогда эти граждане заявили мне – цитирую – «заработать ты можешь и пулю в затылок, если будешь борзеть». Мне было в такой форме запрещено участвовать в первом собрании. Мне также было запрещено осмотреть заключенного Ворона. Я получил такую возможность только вчера после боя, и должен сказать, вот, – он продемонстрировал залу еще одну бумажку, – что на теле Ворона имеются повреждения, нанесенные ему в течение суток до того, как произошло нападение дружинников. Вот, пожалуйста, – он стал зачитывать, – множественные гематомы мягких тканей верхних и нижних конечностей, спины, живота, перелом десятого ребра слева, рваная рана мошонки слева, сотрясение мозга средней тяжести… ну и так далее, можете ознакомиться.

Он посмотрел на Иволгу. Та сказала холодно.

– Спасибо, Зильбер. Ты можешь назвать позывные тех, кто тебе угрожал?

– Да, конечно. Это были Айфон и Джип.

Я взглянула на Кавказа. Мне представлялось, что ему должно стать неловко – экспертиза представила его не в самом лучшем свете. Но Кавказ ничуть не смущался, он так и сидел, гордо подняв голову, скрестив руки на груди, в центре трибуны, как судья.

– Я хочу объяснить! – подскочил к трибуне Айфон. Но Иволга гаркнула.

– Сидеть! Мы еще не закончили, – и продолжила спокойнее, – у стороны защиты есть еще один свидетель, как выяснилось – тоже запуганный заранее. Мотя?

– Да, свидетель есть, – Мотя поднялся и зашагал к трибуне. Рядом с ним шла, неожиданно, Гюрза, избегающая смотреть в лицо Кавказу. Тот беспокойно зашевелился. Мотя взял Гюрзу за узкие плечи и развернул к залу.

– Давай, говори!

– Это Кавказ стрелял, – тихо сказала девушка. В зале загудели.

– Говори, пожалуйста, громче! – попросила Иволга. Голос Гюрзы взвился.

– Это Кавказ стрелял!

Она метнула короткий взгляд на Кавказа. Тот смотрел на нее такими глазами, как будто собирался прямо сейчас убить. Гюрза испуганно вздрогнула.

– Не боись, – сказал Мотя, – я от себя добавлю. Мы тут с ребятами кое-что выяснили… Короче, в четвертой роте девчонок запугивают. Вот эти их разговоры – что мол, война не женское дело, что мол, женщин надо беречь, все вот это, вы знаете… Беречь, ага. Они девчонок используют, как хотят. Те, которые ушли в другие роты, например, к нам во вторую – они боятся рассказывать, потому что ну стыдно же. Да и ничего не сделаешь. Ведь сказать, что тебя изнасиловали – это серьезно, за такое у нас бы выгнали. А кто выгонит Кавказа – он ротный, у него такой авторитет. А он активнее всех старался. У них ведь всего пять девочек осталось. Они в четвертой толком ничего не делают, в патрули их берут только формально, стрелять не дают, не учат – мол, девочки все равно не могут ничего. А Гюрза – она лично Кавказу принадлежала, он так и сказал. Чего хотел, то с ней и делал. Вы же видели, она везде за ним ходила… Так вот, в тот вечер, когда Духа застрелили – она тоже рядом с ним была. Потом он только велел ей в казарму идти. Ну, Гюрза – не боись, больше тебя никто не обидит!

– Это он стрелял, – повторила Гюрза, – а перед этим договаривался, что мол, подойдите к Ворону и начните разборки, а я потом подойду. Я сама ошалела. Стреляет-то он хорошо, метко стреляет… Поднял автомат, и… Я думала, он целится в Ворона. А он потом на меня посмотрел и говорит – иди в казарму, ну и ты понимаешь, будешь болтать языком – это… одно место отрежу. Он всегда так угрожал…

Она замолкла и со страхом посмотрела на Кавказа. Лицо того потемнело. Видимо, он хотел что-то сказать Гюрзе, но при всех не решался.

Ну и подонок, металось у меня в голове. И ведь понятно же, что это так и было. Мы же все это понимали, все видели… но как-то думали – ну мы же и сами девчонки, но как-то крутимся, а если эти дуры за себя не могут постоять, не наши проблемы.

А как я бы себя вела, если бы оказалась на месте Гюрзы? С таким вот ротным? Не знаю. Мне кажется, я бы ушла вообще или попыталась Ворону пожаловаться. Но я Ворона знаю очень давно, да и Иволгу – лично, так уж сложилось. И потом… люди просто разные. Мне, например, все пофигу. А Гюрза, может, с детства зашуганная. Мало ли таких…

Я взглянула на Чуму и испугалась. Лицо у той было белое прямо-таки.

– Она врет! – крикнул кто-то со стороны четвертой роты. В зале поднялся невообразимый гвалт.

– Сам ты врешь!

– Козлы!

– Она сама подстилка! За шоколадки под Кавказа стелилась.