Яна Завацкая - Перезагрузка

А потом грохот раздался с юга. Наши начали атаку на Новоград.

Нам ничего не оставалось, как выжидать. Пока у меня внутри догорали последние угольки и наступала пустота – такая пустота, какая бывает в эпицентре ядерного взрыва. Полная, с двухметровым слоем пыли внизу.

Мне было все равно, что происходит снаружи. Тем более, что теперь ничего особенного и не происходило. По нам никто не стрелял – армия Новограда была занята куда более серьёзным делом. Позже мы узнали, что группа Чумы успешно заминировала и взорвала аэродром, так что от вертолетов мало что осталось. А группа Белого уничтожила приличную часть орудий. Грохотала малая арта, но где-то на окраинах, по поселку никто стрелять не решался. Все это длилось долго, часа два, и начался рассвет – небо посветлело, и розовое сияние разливалось на востоке над темным Уральским хребтом.

Стреляли уже совсем близко к нам, а потом на крыльцо ближайшего особняка выскочили несколько охров. «Огонь!» – приказала я, и мы в несколько очередей сняли врагов – те даже понять не успели, что происходит. Я подумала, что где-то близко уже наши. «Без команды не стрелять!» Феня зубами пытался перетянуть повязку, рука у него кровила. «Помоги!» – велела я Тигру, а сама продолжала отслеживать единственным глазом, не стоит ли кого-нибудь убить. И не хочет ли кто-нибудь убить нас – пару раз к нам пытались подобраться сзади. Метрах в пятидесяти впереди высилась трёхэтажка – особняк самого Фрякина. Мне вспоминались наследнички, с которыми меня знакомила Яра. Парень возраста Мерлина, с красивым тонким лицом. Глеб. Девочка, похожая на Дану. Почему-то сейчас они меня особенно занимали. Где они? Вряд ли спят. А хорошо бы их сейчас вообще не было в Новограде. Правда, здесь есть другие дети.

Загрохотало уже возле самого особняка. Я подумала, не присоединиться ли к атакующим. Но в этой ситуации опасность огня от своих была слишком высока. И вообще-то позиция у нас была отличная, здесь мы выполняли полезную роль – отстреливали всех охров, которые появлялись в промежутках между домами. Ещё какое-то время доносились звуки боя. А потом Тигр толкнул меня в плечо.

– Смотри!

Я подняла голову. Небо на востоке уже совсем порозовело, и из-за хребта наполовину вылез ало-золотой солнечный шар. И вот на фоне этого розового холодного неба над крутой крышей особняка теперь развевался красный флаг.

– Садись, Маус, – Ворон смахнул на пол груду тряпья, освобождая для меня стул. Я села. Ворон стал накладывать мне на тарелку еду. Колбаса. Кажется, она называется «ветчина», если я не путаю. Большой ломоть свежего черного хлеба. Кус тушенки. Половник макарон.

Я начала есть. Вкуса не было вообще никакого, и радости от вида еды тоже не было. Надо есть. Еда – это жизнь. Это силы. Вроде бы есть даже и хочется.

– Ты ещё и не поела, наверное, – пробурчал Ворон.

– Нет, – сказала я и не узнала собственный голос. Хрипота прошла, но голос все равно был чужой. Ворон повернулся к другим, сидевшим за столом. Это были Дмитрий Иваныч и Арсен.

– Так Иволга послала запрос в Ленинград? – спросил Дмитрий Иваныч.

– Да, – ответил Ворон, – она говорит, что нам надо объявить себя типа коммуной. Кузинская коммуна. Сейчас во многих городах такое идет как у нас. Во многих странах. И они сейчас формируют какой-то союз коммун. Это как бы правительство будет. Рабочее правительство.

– Ну так надо объявить, – пожал плечами Арсен, – чего ждать-то? Собрание сейчас же…

Они что-то ещё говорили, но я ничего не слышала. Ворон повернулся ко мне.

– Ты поспала хотя бы, Маус?

– Да.

Я вдруг подумала, что он так заботится обо мне. А кто я, я же не в Совете. Ну да, я командир – но он же меня и сделал командиром. Наверное, не зря. Если бы не мы, может, это всё бы и не получилось. Но в общем-то я простая обычная девчонка. Уродливая даже, без глаза. Да и с глазом когда была – есть куда красивее меня девки. Даже Чума… нет, о ней мы не будем. Хотя даже она была красивее, чем я. Я обычная тёмная мышка. Маус. Он же меня так и назвал, кстати. На первых же занятиях. Я маленькая тогда была, тощая. Всего боялась. Взяла автомат и чуть не упала. Он и засмеялся: это что, говорит, за мышка такая у нас? Какой позывной у тебя? А я говорю, нет у меня позывного, меня Машей зовут. А он: ты не Машка, ты Мышка. Будешь теперь Маус.

Ну я хороший командир спецвзвода, ничего не скажешь. Правда, как сказать – хороший. Из двенадцати человек полегло семеро. Мурза тоже умер, и не было у него шансов. Но ведь так и предполагалось, когда нас сюда посылали. Ведь так?

Я доела ветчину. Почему-то жевать было больно.

Почему он посадил меня тут и заботится? Мало ли у нас хороших бойцов и командиров. Может, потому, что мы так давно друг друга знаем.

И я надёжный человек, он сам сказал.

А я даже ведь не слушаю, о чем они там говорят.

– Маус, – сказал Ворон, – пойдем-ка выйдем.

Мы вышли из кухни на лестничную площадку.

– Маус, я вижу, тебе плохо. Мне вообще тоже хреново. Фрякина Иволга велела снять. Ну на хрена было так-то? Мы что, дикари какие-нибудь…

Он посмотрел в окно и добавил.

– Победа. Даже мечтать о таком не могли. Наша власть в городе. Победа… а радости вообще никакой. Нормально это?

Фрякина и главного менеджера Завода, Субиров его фамилия, повесили прямо за особняком, на высокой перекладине качелей. На детской площадке, где мы в укрытии отсиживались. Так трупы и висели примерно сутки. Потом, значит, это Иволга велела снять.

– А из них вообще… ну кто-нибудь в живых остался? – спросила я.

– Прислугу не трогали. Заперли в подвале, – ответил Ворон, – детей вот убили сразу. Там мальчик и девочка. Тебе жалко?

Я покачала головой.

– Нет.

Мне уже никогда никого не будет жалко. Но этого я говорить не стала.

– Чума, – пробормотал Ворон, и мне стало как-то обидно, ну сколько же можно повторять это слово, уже и так изболелось всё внутри, – да, я знаю, Маус. Твоих столько полегло.

– Ты знаешь, – сказал он потом, – бывает так… что кажется, жизни никакой больше нет и быть не может. Все кончено. Как будто ты умер. И не знаешь, правильно ты сделал или нет. Бывает такое горе, после которого нельзя вообще жить.

И так он это точно сказал, что наконец-то я не выдержала. Слёзы опять полились. Но это были не механические слёзы, как в последнее время всегда. Это уже был нормальный такой рёв. Я даже боль какую-то внутри почувствовала наконец. Задохнулась от этой боли и ткнулась Ворону носом в плечо.

Он обнял меня и прижал к себе. Он больше ничего не говорил и только прижимал к себе и гладил по плечу.

Потом, когда он меня отпустил, я поняла, что во мне ещё осталось что-то живое. И что я буду жить дальше.

Дальше как всегда, мне стало некогда.