Яна Завацкая - Перезагрузка

Я достала из-под сиденья полиэтиленовый туго набитый мешок.

Когда пленных погрузили, я сбегала и собрала быстро, что нашлось в особняке. Ценные вещи – сухпаек списанный, одеяло, и даже «Удав» старый положила и пару обойм, с моими соседями жить – удовольствие ещё то.

– Вы мне правда помогли… и я это. Ну в общем, возьмите. Это на первое время. А потом… нам много рабочих рук понадобится. И на заводе тоже. Приходите, не стесняйтесь. И школу, наверное, для детей сделаем. Учителя понадобятся. И вообще… Вы не волнуйтесь. Жизнь теперь для всех нормальная будет.

Ярослава посмотрела на меня непонятным тяжелым взглядом. Но мешок взяла.

– Слезайте. Всего хорошего, – добавила я зачем-то. Ярослава молча слезла и заковыляла на протезе к моему бывшему дому. А я сказала Косте:

– Трогай!

Делегация из Ленинграда прибыла на огромном белоснежном самолете «Ермак». Сопровождали его семь истребителей, треугольных и по сравнению с «Ермаком» совсем маленьких. Краем уха я услышала от кого-то из Совета, что мол, все самолеты ленинградцы оставят нам, включая истребители – у них есть ещё, а нам надо будет защищаться. Это меня, конечно, порадовало.

Я стояла за Вороном, я и четверо моих ребят сопровождали Совет, так было решено – на всякий случай лучше с охраной. Хотя чего бояться-то на собственном аэродроме. Но интересно встречать людей из Ленинграда. Там уже несколько лет как действует коммуна. Там все по-другому.

Последние дни мы все силы бросили на расчистку взлетно-посадочной полосы. Хотя в общем наши ребята не сильно повредили аэродром. Они только самолеты и вертолеты заминировали, так что от местной техники мало что осталось. Да и было-то её, честно говоря, немного.

К огромному телу «Ермака» подъехал трап. Где-то далеко вверху открылась дверца, и на трапе появились люди. Их было четверо – два мужчины и две женщины. Одеты трое в городской камуфляж, а одна женщина была в цивильном сером костюме. Который не сильно от формы отличался. По сравнению с самолетом они казались козявками. Они стали спускаться по трапу, а за ними пошли трое лётчиков – экипаж.

Иволга шагнула навстречу делегации. Я вдруг увидела, что один из мужчин, седой и высокий, широко улыбается. Он тоже шагнул к Иволге и вдруг обнял ее.

– Ну наконец-то, Оля…

Потом они все стали пожимать друг другу руки. Женщина, которая в костюме, дошла до Ворона, пожала ему руку, а потом перешла ко мне и пожала мне руку тоже. Мне это показалось смешным, но видно, так у них в Ленинграде принято. У женщины в костюме, а потом и у знакомого Иволги я заметила на груди красивые значки – в виде красного знамени, с какими-то буковками.

Мы двинулись к штабу – штаб у нас располагался теперь в особняке Фрякина. Когда дошли до дверей, Ворон повернулся ко мне.

– Маус, вы пока свободны. Если нужно будет, я тебя вызову. Делегация будет с Советом разговаривать.

Я сказала «есть» и махнула своим ребятам. Передала им распоряжение Ворона. Немного обидно, конечно, мне самой хотелось бы послушать, о чем они там говорить будут. Но меня в Совет никто не выбирал. Да и успеем их наслушаться, наверняка вечером они будут говорить со всеми, да и общее собрание будет.

Дел у меня, как всегда, выше головы. Надо проконтролировать, получил ли Мут одеяла на всю роту. Зайти в прачечную, у них там неизвестно что опять творится, непонятно, что с нашей формой. Надо план патрулей составлять и план учебных занятий. Потом опять же неплохо было бы заняться своими делами – белье подшить, а то подштанники что-то стали плохо держаться, к Мире заглянуть и подстричься, лохмы отросли. Но с другой стороны, в любой момент Ворон опять может вызвать. И я отправилась к Дане.

Дети у нас были устроены в одном из особняков. И там же на первом этаже располагалась школа. Дети – это лет до четырнадцати. Кому больше – уже в основном в ГСО работали и учились. Да и младше четырнадцати принимали в ГСО. Но зато в школе Семенов открыл вечерний курс для взрослых. Я тоже собираюсь туда пойти. Когда времени чуть-чуть побольше будет.

Дана была не на занятиях. Какой-то узкоглазый шкет сообщил мне, что третий отряд – Дана была именно в нем – сейчас на работах, на огороде. Надо сказать, мы все свободные площади в Новограде уже распахали под огороды, а у школы свой сад и огород был отдельный, там дети сами работали.

Я обошла особняк и увидела третий отряд. Детей у нас было видимо-невидимо, они так и кишели. И наших-то детей во время забастовки собралось уже довольно много. А теперь и городских привозили ежедневно из города в школу. Некоторые и ночевать оставались. К тому же у нас поселились сироты, которым в городе идти было некуда, теперь их принимали к нам жить. Такими темпами скоро придется выделять им ещё один особняк или строить отдельное жилье.

Третий отряд рассыпался по грядкам. Здесь была и малышня, даже младше Даны, и ребята постарше, последние руководили. Дана прилежно сажала какие-то семена. Я молча смотрела, как над грядкой качается ее рыжая головка, вроде подсолнуха. Потом, видно, ей передали, она подняла голову, увидела меня. Вскочила, побежала ко мне, обняла за пояс перемазанными в земле ручками.

Я погладила ее по солнечным волосам.

– Делегаты из Ленинграда прилетели? – выпалила Дана.

– Ага. Вот на тако-ом самолете! – я показала руками.

– Я хочу посмотреть!

– Мы потом сходим посмотрим. Тебе же работать надо.

– Да ладно, меня Гуля отпустит на пятнадцать минут!

– Ну хорошо, спроси. Можно и сходить посмотреть, – согласилась я. Дана радостно побежала отпрашиваться.

Мы дошли с ней до летного поля. Дана трещала без умолку. Они по чтению сегодня читали «Незнайку на Луне». Я вроде такое название помню, но про что – нет. Дана пыталась мне что-то пересказать. Потом перескочила на биологию, говорит, учили, как кровотечение останавливать. Я это дело похвалила. Очень полезный в жизни навык. Тем более, что многие из ребят, может, в ГСО пойдут. Мы решили, что в ГСО будет небольшое профессиональное ядро, а остальных будем набирать добровольно из членов городской коммуны. Пусть люди сами себя защищают. Потому мы ведь и называемся – самооборона.

– А я когда вырасту, буду работать на заводе, – сообщила Дана, – мы с ребятами договорились, что пойдём все вместе.

– Ну и правильно, – одобрила я, – там теперь будет восьмичасовой рабочий день. А потом, говорят, может еще меньше часов придется работать. Красота, ещё время на отдых останется.

Мы полюбовались от кромки поля на «Ермак». Самолет был очень красивый. Я в самолетах ничего не понимаю, но этот напоминал большую белую птицу. Вроде лебедя, только гигантского.

И тут запищал комм у меня на запястье. Я включила прибор, поднесла его к лицу.