Генри Каттнер - Все - иллюзия [сборник]

Тогда я был к Клариссе ближе , подумал Лессинг, чем потом, во время последующих свиданий. Ведь это был мир Клариссы, красивый, спокойный и очень яркий. Можно было даже услышать пение каких-то механизмов, в совершенстве исполняющих арии, дуэты и хоры. Жизнь Клариссы всегда была таковой. Нет, никогда больше я не был так близок к ней .

Механизмы?.. Почему ему на ум пришел этот образ?

Лишь одно было неладно в этой квартире. Лессингу все время казалось, что за ним наблюдают чьи-то глаза, отмечая все, что он делает и даже думает. Вероятно, виноваты в этом были зеркала, но это смущало его. Лессинг даже спросил Клариссу, зачем тут так много зеркал.

— Чтобы лучше видеть тебя, любимый, — рассмеялась она.

Но тут же замолчала, словно какая-то мысль неожиданно пришла ей в голову, и огляделась вокруг, с озадаченным видом глядя на собственные отражения, видимые под разными углами. К тому времени Лессинг привык наблюдать за возникающими на ее лице выражениями, которые являлись странными реакциями на обычную жизнь. Она действительно была странным созданием, Кларисса, и в этом, и во многом другом. Два плюс два , подумал он с внезапной нежной улыбкой, редко были для нее меньше шести, и она часто впадала в необъяснимо глубокую задумчивость при виде самых обычных вещей . Еще вначале их знакомства Лессинг понял, что бесполезно спрашивать ее обо всем этом.

— К тому времени, — пробормотал он почти что про себя, — я уже ни в чем не сомневался. Я просто не смел сомневаться. Я жил в плоскости не совсем обычного мира, но это был мир Клариссы, и я не задавал никаких вопросов.

Безмятежной, яркой, неописуемо организованной была маленькая Вселенная Клариссы. Настолько организованной, что созвездия могли изменить свои очертания в небе, если это было необходимо для ее спокойствия. Какие-то механизмы, поющие во время работы, были явно ответственны за то, что она таким экстравагантным образом спаслась во время уличного происшествия, или за уничтожение беседки, чтобы она могла полежать в постели с лихорадкой...

Лихорадка тоже наверняка служила какой-то цели. Никогда ничего не происходило с Клариссой — в этом Лессинг был уверен, — без определенной цели. Случайностям не было места в том мирке, окружавшем ее. Лихорадка повлекла за собой бред, а в бреду, вероятно, ей открылись какие-то истины. Но что это были за истины? У Лессинга не было никаких предположений на этот счет. Но ее глаза теперь сверкали так противоестественно ярко, словно в них задержался лихорадочный блеск или как будто... как будто она смотрела вперед, в будущее, такое невероятно светлое, что его отблески постоянно отражались в ее глазах, с чернотой, более яркой, чем свет.

Лессинг был теперь уверен, что она даже не подозревает, что ее жизнь отличается от жизни всех остальных, что не замечает, какие чудеса происходят в мире под знаком клариссизма . (Парочку раз мир сам по себе изменялся, и у Лессинга возникала дикая мысль: а что, если она права, а он не прав, и все остальные живут так же, как Кларисса, кроме него самого?).

В те дни они жили в особенном ореоле. Она любила его, в этом Лессинг не сомневался. Но все увеличивался ее восторг. Должно было произойти нечто особенно замечательное и, что самое удивительное, она сама не знала, что именно. Она напоминала ему ребенка, проснувшегося Рожественским утром и лежащего в восхитительном полусонном состоянии, помня лишь, что его ожидает нечто чудесное, когда он совсем проснется.

— Она никогда не упоминала об этом? — спросил Дайк.

— Это было лишь мое впечатление, — покачал головой Лессинг. — И если я пытался задать вопросы, они... смысл их, казалось, тут же ускользал. Но она не избегала их. Это было нечто иное, словно она не совсем понимала... — Он помолчал. — А затем что-то пошло не так, — медленно произнес он. — Что-то...

Было трудно вытащить на свет эту часть воспоминаний. Наверное, плохие воспоминания погружались гораздо глубже, нежели хорошие, и прятались за испещренными шрамами тканями, шрамами, которые постепенно затягивались. Что же произошло? Лессинг знал, что Кларисса любит его, они даже планировали свадьбу. Разумеется, в этих планах был так подробно изложен образец счастья, что оставалось лишь следовать ему.

— Тетя, — с сомнением в голосе произнес Лессинг. — Мне кажется, тут вмешалась она. Я думаю... Кларисса словно начала выскальзывать из моих объятий. Она все время была занята, когда я звонил, или тетя говорила мне, что ее нет. Я был совершенно уверен, что она все еще лежит в постели, но что мог поделать?

Когда же они встречались, Кларисса пренебрежительно отбрасывала его сомнения, заверяя его сияющими взглядами и какой-то серьезной нежностью. Но все же она была так занята. В действительности она мало что делала, но всегда странным образом казалась такой занятой.

— Она могла наблюдать, как воробьи на подоконнике клюют крошки, — сказал он Дайку, — или как двое мужчин спорят на улице, причем уделяла всему этому полностью все внимание, так что для меня уже ничего не оставалось. Поэтому, спустя какое-то время, — кажется, прошла целая неделя без свиданий с ней, — я решил поговорить с ее тетей.

Тут в памяти был провал... Лессинг ясно помнил лишь, как стоит на площадке перед дверью квартиры и стучит в нее. Он помнил, как дверь тихонько заскрипела, лишь чуть приоткрывшись. Дверь была на цепочке, и открылась лишь на длину этой цепочки, выпустив на площадку немного света. Это были отблески многих зеркал, хотя никакого источника света Лессинг не увидел. Однако, он видел, как кто-то перемещается внутри, какая-то фигура, искаженная зеркалами, размноженная ими, направлялась по своим делам, не уделяя никакого внимания его стуку в дверь.

— Эй! — позвал он. — Кларисса... Это ты?

Никакого ответа. Лишь бесшумное движение, время от времени отражающееся в зеркалах. Тогда он позвал тетю по имени.

— Это вы, миссис...

Какое там было имя? Сейчас он понятия не имел. Но тогда он звал ее по имени снова и снова, все более сердясь, потому что движущаяся фигура не обращала на него никакого внимания.

— Я вас вижу, — почти что кричал он, прижав лицо к щели. — Я знаю, что вы не можете не слышать меня. Почему вы не отвечаете?

В ответ — ничего. На пару мгновений движение в зеркалах исчезло, затем возникло снова, а потом еще раз. Лессинг не мог различить фигуру, отражающуюся в этих зеркалах. Кто-то темный тихонько ходил по темным коврам, не обращая никакого внимания на приоткрытую дверь. Какой-то очень уж расплывчатой, неясной была эта тетя.

Внезапно Лессинг поразился нереальности этой ситуации. Неясная фигура направилась к следующей комнате и, колеблясь, остановилась на ее пороге. Какого дьявола эта женщина разводит здесь тайны? Слишком уж властно вела она себя. Но ведь Кларисса может поступать так, как хочет...