Юрий Леляков - Смерть на орбите [СИ]

Или — каковы там эти учреждения? Есть ли одиночные палаты? Знать бы, как всё сложится — спросил бы Вин Барга!

Точно! Вот кто поможет!..

…Обрыв! Как — с разгона о столб…

(И «искра мысли» от этого удара: всё же 1989-й? В… Прибалтике?

А — «тот» Кременецкий? Где он, кто он?..)

…— То есть, могло быть? — донёсся шёпот Кламонтова.

— И вот что от тебя отведено, — потрясённо добавил Мерционов.

— Уже кем-то, до нас, — уточнил Тубанов.

— Но… — начав, Кламонтов не продолжил.

— Чего мы ещё не знаем! — добавил Ареев. — В том числе о себе…

— И на чём всё держится — для нас же…

— И тот «другой» Кременецкий… — начал Мерционов. — Это же не Захар, и не его брат! Да и… когда это?

— Выходит, что — на той ветви, в годы нашей учёбы, — ответил Вин Барг. — Но где, какой райцентр: не тот же «Пайштым»? Кыштым на самом деле… (Давно уже решили так, не найдя иного объяснения!) …Но то — Урал, а это — где-то на юге?

— Да, «Пайштым»… — откликнулся Кламонтов. — Так и не установили, что за ветвь…

— Давно запутались наши судьбы, — понял Мерционов. — И кто-то их распутывал… А тут — «ещё один» Кременецкий, Мирослав! Кто бы это? Правда, не та ветвь: в той ты — Халмет Кулатов…

(Пауза. Но и — ещё догадка…)

— Родион, — наконец решился прошептать Мерционов. — Мы же так ничего и не знаем о нём…

Да, столь невероятно — что мысли спутались в первый момент…

Родион — инопланетянин? С такой историей? Вправду?..

…— Так давайте смотреть дальше! — не выдержал Кламонтов. — Хотя… что?..

(Ведь обрыв — и там, с мопедом, на склоне!)

— Нет, а… — вдруг понял Вин Барг. — Вагон ищет — и что-то сейчас будет! Давайте ложиться, ждать!

(Хотя — никто и не вставал? И… где едут — не знали!)

— Да, — уже согласился Мерционов. — Посмотрим…

«…Да, тот разговор состоялся 15 ноября 18-го года. А теперь в моей руке… железнодорожный билет с датой 15 ХII 1. Прошло три года и один месяц… И вот теперь, через это время — трудно понять, как в том разговоре Нигматуллин и Кулатов не учли очевидных, как теперь кажется, вещей…»

(Итак — 15 декабря 2021-го…

А лексика — да, порой непривычная! Не «спустя», а — «через»!)

«…Вот, например: что заставило их решить начать наше обучение с середины 3-го класса? Чем они руководствовались, вынося такое решение? Неужели они думали, что мы не понимаем простейшую математическую логику? Или хотели, чтобы мы обязательно увлеклись… стандартными для детских книг… историями из жизни диких зверей, наделённых способностью говорить, но лишённых морали?…»

(А правда: какая тут мораль — для киборгов?)

«…Ведь мы уже тогда знали, что никакого…» (или?) «… такого разума у зайцев и уток нет… и люди из Института знали, что мы это знаем. А потом пришлось и разубеждаться в том, во что да уже было поверили. Так называемые народные сказки вступили в противоречие с первыми, предварительными обзорами точных наук из программы тех же классов. И никто из людей не смог дать вразумительный ответ на вопрос: зачем они пытались внушить нам то, во что не верили сами? Правда, кое-кто вспомнил, что тогда мы казались ему далеко превосходящими уровень 3-го класса — да и не могло не казаться, кaк я теперь понимаю. Более-менее понятно объяснил эту дурацкую ситуацию Кварцхава. Оказывается, всех людей во все времена воспитывали на этом. Bсё равно неубедительно. «Во все времена» люди верили… в чудеса… но ведь уже в прошлом веке суевериям был дан серьёзный бой…»

(Вот так… по этой ветви!)

«…А, может быть, люди просто хотели уменьшить разрыв в уровне начала изучения английского языка и всего остального? Скорее всего, это так. Хуже всего то, что и по-английски мы должны были читать те же, совершенно не интересующие нас примитивные тексты, так что никакого морального стимула не было. Потом язык стал даваться нам всё труднее и труднее. Наверно, люди в своё время чего-то не учли в нашей конструкции. Или не учли еще раньше, создавая разные языки. Лучше было бы, если бы можно было каждому русскому слову поставить в соответствие одно-единственное английское, и наоборот. А так пришлось пытаться выстроить в своей памяти совершенно иную систему речи и мышления, и поставить её в соответствие с привычной, несмотря на огромную разницу в законах кодирования информации. На практике это оказалось невозможным. Надо было помнить соответствия не только между словами, но и между целыми фразами… помнить, в каких случаях в этой системе употребляется то, чего нет в нашей, и без чего можно обойтись… Подводила и многозначность слов. Вполне нормальная фраза при переводе приобретала такой вид: «Уборка положила перед ним женщину бумаги и попросила нарисовать все приметы и рассказать, когда и где он её проиграл». При попытках переводить так, как подсказывает подсознание, было не лучше…»

(И — пропуск? Но и… будто — некая «тень» того перевода!)

«…Это получалось при переводах с литературного языка. В научных текстах пошли такие обороты речи, перед которыми мы были бессильны. Нельзя было даже понять, где подлежащее, а где сказуемое… В общем, с новой системой кодирования информации мы справиться не смогли. Надо сказать, что мы не испытывали в ней никакой нужды. Всё, что нас интересовало, мы могли прочесть по-русски… Так и осталось непонятным для нас то, почему изучение иностранного языка считается у людей обязательным.

Как и предполагали люди, сначала мы овладевали всем… предлагаемым нам материалом быстро, но к концу 19-го года скорость уже заметно снизилась. В начале 20-го года стали обнаруживаться ещё и диспропорции. Если научную информацию, которая нас интересовала, мы усваивали по-прежнему быстро и легко, то так называемая «программа по литературе» не вызывала у нас никало интереса и продвигалась с большим трудом. Может быть, это и предопределило дальнейший ход событий…»

(Сразу — повеяло тревогой!)

«…В принципе мы могли бы продвинуться гораздо дальше, если бы не эта обязательная для всех людей и совершенно непонятная для киборгов «программа по литературе», к которой приходилось то и дело возвращаться, отрываясь от полезной информации. И на всё у людей был один ответ: всё это всегда должен был пройти каждый человек. А потом люди стали выражать беспокойство тем, что у нас, как они говорили, «затянулось приобщение к культурным ценностям человечества»… Виталий однажды сказал: «Я чувствую подсознанием, что такие «культурные ценности» нам не нужны, но не могу сформулировать этого в сознании и объяснить понятно для людей»…

Да, мы не хотели или не могли принять чего-то такого, что люди считали необходимым для нашего будущего. Наверно поэтому люди решили, что скорости обучения — наша и людей — уже сравнялись, хотя сравнялись только средние скорости…» (Как это?)